По обе стороны Стены

Я не озираюсь! Не говорю шепотом, не закрываю все двери и окна, не открываю крана на кухне или в ванной, не кладу подушки на телефон, не говорю «тс-с-с!» и не указываю пальцем на потолок. Никто не вломится в мою квартиру или в квартиру моего товарища, у которого я остановился на несколько дней, и не скажет «вы нарушили режим прописки, не отметились в милиции», и не посадит в машину, и не отвезет на аэродром, и не купит билет (за мои, дурака, деньги), и не проследит, пока самолет не взлетит (со мной такое было, когда в Москву прилетал Киссинджер). И никто не подойдет к машине моего друга, который встретил меня на вокзале и повез в гостиницу, и не скажет «пройдемте», и мы битых три часа просидим в милиции — есть подозрение, что вы сбили девочку! — и отпустят нас, только когда за окном появится иностранный журналист… Всех этих развлечений я теперь лишен. И писать могу, что хочу, — даже что наш вклад в войну больше, чем всех союзников вместе взятых. И про американские «шерманы», «аэрокобры», «студебеккеры» и свинотушенку тоже могу писать, и никто мне теперь не скажет, что я на них променял кровь советских солдат. Стоит, стоит, тысячи месс стоит Париж, в котором я сейчас живу. И одна из них — свобода умереть под мостом. Что может быть лучше — придешь вечерком, ночью к Сене, спустишься по лесенке у Тюильри на набережную, пройдешь под аркой моста Pont-Royal, сядешь себе на лавочку у старого, со свисающими до самой воды ветвями, вяза (люблю я этот вяз) и закуришь. За твоей спиной Лувр, у ног тихо плещется Сена, и одно только окошко светится еще на том берегу. Сидишь и куришь. И думаешь. И сердце вдруг останавливается… Всё… Чем плохо?

10

Жена банкира крайне была удивлена, когда в этот час кто-то позвонил в дверь. Обыкновенно в это время никто не приходил — булочник и молочник всё оставляли у дверей. Она готовила на кухне мужу утренний завтрак (petit-dejeuner), он в это время брился.

Она сняла фартук и, взглянув по дороге все же в зеркало, пошла открывать. В дверях стоял молодой, довольно приятной внешности человек. Он улыбался. В руках у него был пистолет.

— Доброе утро… Могу ли я видеть вашего мужа?

Он вошел, закрыл за собой дверь, сделал два поворота ключом и положил его в карман.

— Он еще не встал? Я подожду тогда.

Жена банкира ничего не могла ответить. Она узнала молодого человека. Ей стало страшно.

Из ванной вышел банкир, вытирая лицо полотенцем.

Молодой человек поздоровался. Банкир тоже узнал его.

— Простите за раннее вторжение. Но мне нужны деньги…

Воцарилось молчание. Банкир продолжал машинально вытирать лицо. Молодой человек сунул пистолет в задний карман брюк — он был очень маленький, как в старину говорили, дамский.

— Понимаю, — сказал он. — Больших сумм вы дома не держите. Когда открывается ваш банк?

— В… девять…

Все трое посмотрели на большие стоячие часы в углу. На них было десять минут девятого.

— Ничего, я подожду.

Он огляделся по сторонам, они стояли еще в прихожей, и сделал несколько шагов в сторону столовой. Улыбнулся. У него была приятная улыбка.

— Может, по чашечке кофе? А?

Потом они сидели и пили кофе с круассанами и апельсиновым джемом. Беседовали. Впрочем, беседой это трудно было назвать, говорил, в основном, молодой человек, хозяева больше поддакивали или вставляли короткие «Не может быть… Серьезно?..» и переглядывались — первый страх прошел, но особой раскованности не чувствовалось. Наливая пришельцу в кофе молоко, мадам пролила его на скатерть — руки дрожали. «Гость» сделал вид, что не заметил.

Он рассказывал довольно интересные истории. Его слушали.

В дверях показалась одиннадцатилетняя дочь хозяев. «Гость» тихо сказал, так, чтоб девочка не слышала:

— Не будем травмировать… — и заговорил о затонувшем у берегов Бретани танкере, об этом писали все газеты.

Без десяти девять он, вытерев салфеткой губы, привстал.

— Может, двинем?

Банкир отправился в гараж. Молодой человек стал рассматривать висевшие на стенах абстрактные треугольники и квадраты. Увидев среди них небольшой пейзажик — ветряная мельница, облака — сказал:

— Предпочитаю подобное.

— Это работа деда моего мужа, — сказала хозяйка. — Он был художником.

Вернулся банкир.

Когда они садились в машину, он сказал:

— Надеюсь, вы ее нам оставите? — голос его дрогнул. — Отпуск, знаете ли… Мы всей семьей собрались…

— Ну, конечно, конечно, не беспокойтесь. Я машинами не интересуюсь.

В банке всё прошло очень быстро. Банкир позвонил своему компаньону, тот через пять минут приехал, и они втроем спустились к сейфам. Молодой человек забрал всё, что в них было. Потом поднялись по лесенке, он впереди, банкир с компаньоном за ним, попрощался со всеми служащими и вышел на улицу.

— Было б очень мило, если б вы подкинули меня к Гар дю Нор.

Все трое сели в машину.

Не доезжая вокзала, где-то на улице Лафайет, он попросил остановиться. — Я мигом. Позвоню только.

Оставшиеся в машине двое сидели молча, не глядя друг на друга.

Молодой человек почти сразу же вернулся. Закуривая, сказал:

— Жоржу звонил. Тому самому. Сказал, что свободен. Ваша супруга, естественно, тоже.