По обе стороны стены

Так начинался гимн, ода, стихотворение в прозе, посвященное Швейцарии и написанное автором этих строк Бог знает сколько лет тому назад. Возможно даже, что это первое в его жизни литературное произведение, сохраненное матерью, прошедшее через все годы и невзгоды. В синенькой, очевидно, еще дореволюционной, тетрадочке, крупными буквами с твердыми знаками, на косых линейках в самых восторженных выражениях повествуется о ледниках и водопадах, альпийских лугах и снежных вершинах, озаряемых лучами восходящего солнца. На первой странице вверху прикреплен засушенный эдельвейс, а внизу, уголками в разрезы страницы, всунута старенькая открытка Шильонского замка. Изображение его мне дорого во всех отношениях.

Очень большое, в черной с золотом раме, оно, в виде цветной (вернее, хорошо раскрашен-ной) фотографии, вошло в мою жизнь с самого раннего детства. Висело оно в столовой над диваном, как раз против меня, и я, размазывая по тарелке манную кашу, любовался мрачными стенами замка, голубизной озера и снежной вершиной Dent du Midi.

Потом, когда столовую у нас реквизировали и поселилась в ней семья милиционера Ивана Ивановича Сидельникова, замок перебрался в комнату, которая называлась гостиной, и обосновался над бабушкиной кроватью. Обеденный стол тоже перебрался в комнату, которая называлась гостиной, так что и здесь я мог любоваться любимым пейзажем.

Дом наш немцы во время войны сожгли, но картина была спасена и повешена на стене малоуютной комнаты на Горького, 38. Увы, на этот раз она оказалась за моей спиной, но с переездом на Крещатик, в Пассаж, опять попала в поле моего зрения. Висела над диваном. Висела она и тогда, когда пришли ко мне "мальчики" проверять содержимое моих шкафов и ящиков. Чтобы не мешать их серьезному делу, я устроился на диване в соседней комнате, углубился в "Мастера и Маргариту" и время от времени, поднимая голову, сквозь открытую дверь ласкал взор мрачными стенами, лазурью озера и снегами дальних гор. К концу второго дня руки "мальчиков" добрались и до нее. Ее очень осторожно сняли, очень внимательно осмотрели со всех сторон и так же осторожно водрузили обратно.

Сейчас картина опять перед мной. В Париже, на рю Лабрюйер, 7. За завтраком, обедом и вечерним чаем я по-прежнему любуюсь замком, озером и белоснежной вершиной. Вот так, добрых шестьдесят лет и не расстаемся.

А в письменном столе, в среднем ящике, хранится еще одна реликвия открытка всё с тем же Шильоном. С некоторым удивлением обнаружил я ее за стеклом газетного киоска на Крещатике, у выхода из Пассажа. Купив ее, прочитал на обороте: "По Ленинским местам. Шильонский замок. Его посетили летом такого-то года В. И. Ленин и Н. К. Крупская".

Оказавшись в Швейцарии, я сразу же последовал их примеру. И, стоя в мрачном подземелье перед колонной, к которой прикован был Бонивар, я думал о Байроне - родись он на полстоле-тия позже, знал бы он, чем на самом деле знаменит этот замок, а то какой-то там Шильонский узник...

Вспомнил я тогда, стоя у колонны, и памятный день, когда киевские "мальчики" столь старательно рассматривали обратную сторону моего любимого замка. У одного из них родился в ту ночь то ли парень, то ли девочка. Сейчас ребенку уже четыре года. Пойдет ли он по стопам отца? Почему-то и об этом я подумал, разглядывая тяжелые цепи Шильонского узника. А может, к тому времени - давайте помечтаем - институт этот будет уже упразднен?

Итак, Швейцария. Сейчас Женева. Та самая, в которой жил и трудился Ленин. И Плеханов. И хожу я по тем же улицам, набережным, мостовым, по которым они ходили. Возможно, даже покупаю "Правду" в том же магазине Навиль возле англиканской церкви, где они покупали какие-нибудь "Русские ведомости" и парижское "Фигаро", которое я тоже покупаю. От всего этого умиляюсь. И как-то скрашивает даже то, что я сейчас не дома, не в Союзе писателей, не прошу слова у Сергея Наровчатова.

Живу я не в самом городе, а в пригороде Тонэ, у самой французской границы. Когда выхожу из трамвая на конечной остановке, вижу, как валом валят пассажиры через границу в соседнюю Францию, - таможенный пост прямо посередине улицы, и пограничники останавливают только машины, да и то не всегда. ("Мы как хотим, сначала во Францию, а потом на почту или сначала на почту, а потом во Францию?" - разговор между мной и моей милой хозяйкой по поводу некого французского лекарства - в Женеве его нет, а в соседнем французском Анмасе, наверное, есть.)