По образу и подобию

Итак, еще Чапек говорил, что роботам понадобятся эмоции. Но созданные воображением этого писателя роботы не были собственно машинами в принятом сегодня смысле слова. Они были живыми существами, построенными из органических тканей. Современные фантасты работают, естественно, с «железными людьми». Как они представляют себе решение проблемы эмоций у машины? Пока на страницах газет и журналов продолжается древний спор на тему о том, может ли машина мыслить.

Давным-давно один веселый философ задал богословам всех времен великолепный логический вопрос: «Бог может все. Ну, так может ли он создать такой камень, который даже он поднять не сможет?»

Последний же десяток лет менее веселые и часто очень раздраженные люди спрашивают: «Человек может все. Ну, так может ли он создать машину, которая будет умнее его?»

А когда речь доходит до эмоций… Конечно, чувствующая машина — лакомый кусочек для фантаста.

Однако большинство писателей почему-то считают, что чувства у машин, если появятся, то сами собой, как результат и следствие развития «машинного интеллекта», самого по себе усложнения электронного мозга.

Ленинградский писатель Геннадий Гор понял, что это представление неверно. В его повести «Странник и время» люди задают машинам чувства, создают эмоциональных роботов. Но знаете, почему им это понадобилось? Потому, что людям с эстетической точки зрения было неприятно все время иметь дело с бездушными машинами. И создать таких чувствующих роботов удалось только благодаря открытию неведомого поля. С его помощью роботам передаются переживания людей. Роботы эти, собственно, не самостоятельные чувствующие машины, а только эмоциональные двойники людей, избавленные зато от мышления, не связанного с мышлением тех, чьими двойниками они являются.

Все это, кстати, происходит где-то в 60-х годах… двадцать третьего века.

Отдадим должное фантазии талантливого писателя. Но до чего приятно, что реальность науки оказалась настолько более фантастической!

Чувствовать — нет, но моделировать чувство машина может уже сегодня.

* * *

От механической «черепахи» через Олдоса к Эмику. А что дальше, какими будут следующие ступени моделей психики?

Предугадывать трудно. Ясно только, что раньше или позже они должны будут включить в себя модели органов чувств. Слишком многое в наших эмоциях зависит от способа приема впечатлений. Преемники Эмика недолго будут получать их только в виде бумажных лент с дырочками. Ведь даже рядовая электрическая «черепаха» работы кружка «Умелые руки» может принимать световые, а то и звуковые сигналы. А в десятках лабораторий всего мира машины учатся читать и слышать. Одна из самых общих задач кибернетики — научить машину различать между собой всевозможные зрительные и слуховые образы. Когда эта проблема будет разрешена, создастся основа для еще большего приближения модели человека к ее великому и таинственному прототипу. Но и тогда модели будет еще далеко до него. Впереди столько ступенек…

Искусственный смех?

Выходит, робота можно заставить чувствовать — грустить и радоваться, бояться и негодовать. А вот можно ли сделать машину, обладающую чувством юмора? Машину, которая к месту подшутит над собеседником, к месту сострит, поймет чужую шутку?

Еще несколько лет назад всякое упоминание о такой возможности встретило бы отпор даже со стороны самых отчаянных защитников кибернетики и пропагандистов ее возможностей. Правда, летящий в ракете Ийона Тихого, героя Лема, искусственный мозг сверх правил кораблевождения знает массу анекдотов. Но даже в этой космически-комической эпопее машины не в состоянии сами сочинить анекдот.

А между тем для человека чувство юмора чрезвычайно важно, особенно высшее его проявление — умение смеяться над собой.

Один из моих знакомых психологов всерьез утверждает, что человеком стала обезьяна с чувством юмора — только оно могло помочь ей пережить все неприятности на бесконечно долгом пути к венцу природы. Определенный смысл в этом есть, потому что смех — великий громоотвод для неприятностей. И в то же время смех страшен. Недаром говорят, что даже тот, кто уже ничего не боится, все же боится смеха. Сатирик средневековья Аретино чувствовал себя в Италии хозяином в большей степени, чем сам папа римский: ведь и папа и все короли и герцоги слали знавшему свою силу поэту добровольную дань, лишь бы не стать для него мишенью. Перед ним трепетали люди, не страшившиеся ни открытых дуэлей, ни тайных убийц.

Юмор был оружием людей, восстававших против гнета; в разных краях Европы пели на разных языках крестьяне песенку:

Когда Адам пахал, а Ева пряла,
Кто тогда был дворянином?

И как сказал Евгений Евтушенко:

Цари,
    короли,
         императоры,
Властители всей земли,
Командовали парадами,
Но юмором

—          не могли,