— А ведь я тебя поджидаю, прохожий, как звать-то? Я не спросил в тот раз! — приветствовал Федор и отворил дверь, пропуская в избу. — Входи.
— Антоном звать. А на добром слове спасибо. Я уж давно отвык, что меня поджидают. С руками-то не больно ждали, а уж нынче…
Антон умолк и закрестился левой рукой на образ, придерживая шапку обрубком правой.
— Разболокайся, садись. Барыню нашу видел?
— Говорил с самой. Чудеса! — отозвался Антон. — По изотчеству величает!
— И наших-то так же. Заведение или мода такая пошла — мужиков по изотчеству. Скажем, меня зовет тоже — Федор Егорыч… А вот и хозяйка моя, Алена! — сказал Фёдор, когда в избу вошла рослая кареглазая женщина в рогатой кике на голове, в паневе. — Бог гостя послал, жена. Поснедать давай. Он с Гуськов отмахал пешком. Человек из Москвы, — почтительно добавил хозяин.
— Здравствуйте, — на поклон Антона сказала хозяйка. — А руку где потеряли? — спросила она тут же, без всякой паузы.
— На фабрике руку, — ответил Антон.
— То-то я и смотрю, для войны вроде ты староват…
Она сняла с плеч паневу, убрала от печи заслонку и ловко взялась за ухват.
Жирные щи, огурцы, томленая «белая» каша, да еще с молоком!.. Антон обогрелся, отяжелел, надышался домашним воздухом позабытой деревни. И только после благодарственной застольной молитвы хозяин задал московскому фабричному гостю заветный вопрос «про землю». Спросил — что в Москве про землю слыхать…