По ошибке (СИ)

— При этом Хартфилия никогда не удосуживалась сказать банального „спасибо“, и при любом удобном случае называла Нацу „фриком“. Она считала его некомпетентным, позволяющим себе слишком многое мальчишкой, который только и умел, что готовить кофе. Он в свою очередь считал ее заносчивой и высокомерной. Никогда не видел, чтобы они действительно разговаривали.

Означает ли это то, что Нацу слукавил в своем недавнем интервью, назвав Люси Хартфилию своей „давней хорошей знакомой“, ведь наш источник дает ясно понять, что Нацу и Люси не переносили друг друга на дух.

Может ли оказаться, что чувство неприязни переросло в нечто другое? От ненависти до любви один шаг, или же в жизни Нацу была еще одна таинственная девушка? Что повлияло на решение будущего солиста популярной рок-группы собрать вещи и пуститься в свой дальний путь до золотистых песков Лос-Анджелеса? Все это и даже больше вы узнаете в следующем выпуске „The Big Apple“! Не пропустите!».

***

— Дамы и господа, леди и джентльмены…

— Хорошее начало!

Нацу улыбнулся, продолжив зачитывать написанные от руки слова.

— Я рад приветствовать вас всех сегодня здесь, и счастлив, что столько людей пришли, чтобы засвидетельствовать самый счастливый (после, конечно, дня, когда вышел третий „Стартрек“. Вы бы его видели!) день в жизни Грея Фуллбастера. В день его свадьбы! — Нацу бросил вопросительный взгляд в сторону друга. Парень стоял прямо на невысоком возвышении, расправив в сторону руки. Миниатюрная девушка, обвешенная лентами и нитками, суетливо бегала вокруг него, подгоняя черные классические брюки и великолепный пиджак под фигуру жениха. Грей перевел взгляд с девушки на Нацу, смешно закатив глаза, и Драгнил еле сдержался, чтобы не рассмеяться от этого зрелища. — Шесть лет назад я и не мог представить, что этот оболтус, который забивал холодильник ванильным, шоколадным и фисташковым мороженым (серьезно, куда в него только влезало?), однажды будет стоять у алтаря и ждать свою прекрасную невесту, чтобы обменяться с ней клятвами вечной любви. И не могу не отметить, что все это стало возможным лишь благодаря вашему покорному скромному слуге…

— С чего бы это? — фыркнул Грей. Девушка („Венди“ — гласила табличка) заколола штанину, подняв голову, и в ее взгляде читалась немая мольба перестать двигаться.

— А с того, что это я отправил тогда тебя пинками к ней на свидание. Забыл, что ли?

— Рано или поздно мы бы все равно сошлись, — уверенно проговорил Грей.

Нацу лишь широко улыбнулся, продолжив подкалывать друга, но этим же вечером, оказавшись наедине с собой в одиноких стенах квартиры, он задумался над словами Грея. Существовала ли Судьба? Существовало ли где-то это чертово полотно жизни, на котором были нарисованы нити его будущего, и значило ли это, что какой бы он ни выбрал путь, то, что предначертано, все равно рано или поздно настигнет? Нацу слушал гнетущую тишину, держа в руках стакан с апельсиновым соком, и думал, что Судьба та еще сука. Он сжимал крепко веки, пытаясь не слушать мелодию у себя в голове. Она была чертовски похожа на ту, что преследовала его с самого Нью-Йорка до Лос-Анджелеса. Обнимала, шепча слова в самое ухо. Проводила когтистой лапой по его сердцу, оставляя маленькие царапины. Поселялась под коркой мозга, давая понять, что не покинет своего нового/старого обиталища.

Браслеты на руках жгли и, казалось, он мог физически почувствовать ожоги, хоть и понимал, что там ничего нет.

Музыка родилась сама. Он сдерживал ее, пытался заглушить и не дать вырваться. Он не хотел повторения. Не хотел вновь ощущать себя парнем, стоявшим у берега Тихого океана. Не хотел вспоминать горячий песок на обнаженных ступнях и пенистые волны. Не хотел видеть яркие лучи. Не хотел слышать музыку, которая звучала в его голове.

Выводя на салфетке ноты, Нацу с горечью осознал простую истину.

Его вдохновением не были ни человек, ни музыка, ни что-то эфемерно-несуществующее.

Его вдохновением была Она.