По острию ножа

— Ну, отбиваемся мы изо всех сил. А уже развиднелось, солнышко из-за горы вылезает. Мы продолжаем держать оборону. Когда короткая передышка — обсуждаем, как догонять своих: майор перед началом прорыва объяснил всем, каков будет примерный маршрут движения, — сказал Овсиенко.

— Ешь еще.

— Спасибо, товарищ генерал.

— Спасибо — да?

— Спасибо — нет, — снова улыбнулся Иван. Похоже, он начал понемногу оттаивать, зажатость исчезла.

— Ну а когда рассвело?

— Когда рассвело, стало совсем худо, — понурил голову Овсиенко. — И даже не из-за боевиков. Они, похоже, все-таки догадались обойти группу прикрытия, а нас просто держали в засаде, которая превратились в ловушку.

— Дожать и уничтожить?

— Ну да. Больше всего нам досаждали редкие выстрелы со стороны невидимых снайперов. Когда вышло солнце, мы стали для них хорошей мишенью. Сверху, с горы все хорошо видно, и они начали нас отстреливать за милую душу. Мы же им ответить ничем не могли.

— Могу тебе сказать, Овсиенко, что мы всерьез возьмемся за чеченских снайперов, — сказал полпред президента. — Создана уже особая группа, которая прижмет их к ногтю.

— Вот это было бы славно, товарищ генерал. Один такой гад может нанести урона больше, чем целая рота боевиков. Мы чувствовали себя перед ними совершенно беззащитными: ни спрятаться, ни скрыться, ни убежать. Ни сдачи дать, как следует. Солнце толком еще не взошло, а из всего прикрытия я остался в единственном числе. То слева, то справа пали наземь мои товарищи, сраженные меткой пулей.

— Вот и расскажи, как ты вырвался из этого ада.

— Какое-то время еще продолжал отстреливаться. Поскольку после каждого выстрела я, превозмогая боль, переходил с места на место, чеченцы, по всей видимости, полагали, что нас в канаве по-прежнему несколько человек.

Однако они короткими перебежками все ближе приближались к нашей позиции. Сначала я решил было вылезти из канавы и двинуться вслед за нашими, но потом понял, что погибну, не сделав и нескольких шагов. Тогда я свалился прямо в дождевую жижу, которая хлюпала под ногами, закрыл глаза и постарался лежать неподвижно.

— Имитировал смерть?

— Да. И по иронии судьбы — почти на том же месте, где валялся несколько часов назад. И тут же выяснилось, что сделал это вовремя: через минуту-другую я услышал у самой головы шаги боевиков. Они ходили по дну канавы, добивая раненых. Близ меня шаги остановились.

«Этого оставь», — услышал я.

«Почему?»

«Он мертв».

«С чего ты взял?»

«Я запомнил: он еще вчера здесь валялся, когда мы прорвались к зданию школы».

— И что дальше? — спросил Матейченков.

— Шаги удалились.

— Долго пролежал?

— До вечера. Вода на дне канавы была холодной, я весь закоченел. Но боль во всем теле, которая мучила меня после контузии, немного утихла.

— Чеченцы покинули лагерь?

— Основная часть. Видимо, они бросились догонять отряд. Остальные остались на территории лагеря. Они собирали, как я понял из обрывков разговоров, которые доносились до меня, трофейное оружие, искали какие-то документы. Здесь же, в лагере, остался и командир боевиков.

— Как ты узнал?

— К нему бандюки обращались с особым почтением и называли его старшим и начальником. Он почему-то решил, что русские пришлют попавшим в осаду милиционерам подкрепление, и устроил для него засаду.

— Ты же говоришь, рация была разбита?

— Он понял так, что наш командир самолично испортил ее перед тем, как пойти на прорыв.

— Дальше.

— Едва стемнело, я решил: будь что будет. Нужно вылезать из рва и догонять своих. Общее направление я примерно представлял, в долине, как и близлежащих горах, у нас проходили учебные тренировки. Приоткрыв глаза, я увидел, что с наружной стороны канавы стоит рослый пожилой чеченец и рассматривает в бинокль дорогу, которая вела в долину. Между прочим, когда мы прибыли в лагерь, этой дороги не было: ее протоптали наши солдаты, когда ходили на занятия и с занятий.

— Были уже сумерки?

— Чеченец, видимо, видел в темноте, как кошка. Он переговаривался с другими, которые стояли на противоположной стороне канавы.

— Кто же он был?

— Из разговоров я понял, что именно он является начальником террористической банды. И тут же планы мои переменились. Я решил: пусть погибну, но уничтожу этого гада.

— Смело. Да, кстати, ты что, чеченский знаешь?

— Немного. У нас соседи чеченцы были. Из тех, Сталиным выселенных.

— Ясно. Что дальше?

Пользуясь тем, что на дне канавы царила уже полная темнота, Овсиенко стараясь не производить шума, медленно, пядь за пядью, подполз к ее наружному краю.

— Вроде хлюпнуло что-то? — сказал один из боевиков.

— Тебе показалось, — откликнулся другой.

Иван молил бога только об одном: чтобы этот мерзавец в последний момент не ушел. ОМОНовец выбрался из канавы чуть в стороне, прополз несколько метров и вдруг вырос перед боевиком, словно привидение.

— Это ты? — спросил командир чеченцев и произнес какое-то слово — Овсиенко его не запомнил.

— Ошибся, сволочь. Я — Иван, — произнес он и ударил боевика так, что от неожиданности тот выронил бинокль.

— Между нами завязалась отчаянная схватка, — рассказывал Овсиенко.

— Ты был контужен.