Читаем По памяти и с натуры полностью

По памяти и с натуры

Валерий Сергеевич Алфеевский , Виктор Ефимович Ардов

Ладно. Приходит время, и приезжает комиссия принимать нашу халтуру. Все идут в отремонтированный корпус. Я за ними, хотя меня никто не звал…

Товарищ Ряжкин стоит у входа: «Прошу вас, пожалуйте, прошу вас, прошу… Эй!» — это он меня увидел. Но при комиссии ему особенно разоряться неудобно — так? Значит, он и со мной — за ручку… А председатель комиссии начинает уже осмотр:

— Ну-ка, ну-ка, как вы освежили этот домишко?.. Ну, с виду оно — все прилично.

И комиссия начинает улыбаться… Один член спрашивает: «А эта дверь куда ведет?»

Я говорю:

— В соседнюю комнату… Вот, пожалуйста…

И легонько так берусь за круглую ручку двери… А ручка остается у меня в руке. Я этот фокус удумал еще заранее. Но на комиссию это производит «красивое» впечатление. Председатель многозначительно говорит «нда»… Десятник Ряжкин несколько зеленеет, но потом опять делается розовым. Думаю: «Ты у меня сегодня поработаешь хамелеоном: будешь еще менять цвета на собственной физии!..»

— А как у вас насчет слышимости? — спрашивает председатель.

Я моментально отзываюсь:

— А вы сами попробуйте. Вот я уйду в ту комнату, а вы извольте произнести что-нибудь здесь своим нормальным голосом.

И — шасть за дверь.

Председатель, не повышая тона, солидно задает мне вопрос:

— Вы меня слышите?

Я откликаюсь оттуда:

— А как же? Я даже вас вижу!

Ряжкин теперь бледнеет и чернеет. А комиссия спрашивает:

— Как это так — видите?!

— А через щелки. Наблюдайте: я к вам просунул палец… Вот другой… Вот третий… В общем, извиняюсь, но у меня лично на все щелки пальцев не хватает…

Комиссия начинает смеяться. Товарищ Ряжкин, скорее, плачет. Одна молоденькая архитекторша, чтобы перебить настроение, произносит:

— Как здесь олифой пахнет — ужас!..

Я говорю:

— Олифой? Сейчас откроем окошко, проветрим!

Но я знаю, какое окно надо открывать… Ка-а-ак я ударил по раме кулаком!.. Окно раскрылось, но куски рамы вылетели на улицу. А я говорю таким испуганным голосом:

— Батюшки! Как же его теперь закрыть?.. Вот так открыл!

Десятник Ряжкин снова меняет цвет кожи. Сперва синеет, потом становится цвета протухшей воблы. А наш управляющий стройконторой — он тоже был в комиссии — спрашивает:

— Интересно, что вот эта стена — капитальная или нет?

Между прочим, эту стену мне приказано было замазывать, что называется, по живому мясу. Она буквально у меня под правилом крошилась. А Ряжкин, когда я ему это показал, — спустил мне директивочку: «Ладно, ты пока мажь, а потом мы поставим подпорки». И, конечно, никаких подпорок никто не ставил. И потому я небрежной походкой, на глазах у комиссии, подхожу к стене, беру табуретку, которая осталась от маляров, и — бац! — табуреткой по стенке… Стена так и рухнула… Пылища пошла; крошка летит градом; люди отворачиваются, трут кулаками глаза, мигают, чихают на разные голоса… Потом понемножку проясняются воздух и носоглотки, и сквозь дыру в стене видно голубое небо… двор… соседние корпуса… скверик на улице…

Председатель комиссии говорит, задумчиво глядя в дыру:

— Это что же — Евстафьев переулок или Рыбная улица?.. Ну, все ясно, поехали, товарищи!

Вы спросите: чем дело кончилось? Сейчас доложу. На другой день утром, аккурат я раствор стал готовить, является Ряжкин ко мне.

— Ты что же это, говорит, старый подхалим, натворил? Из-за тебя теперь всю работу заставляют переделывать заново!

Я говорю:

— Извиняюсь, так это из-за меня переделки?

— Конечно, говорит, комиссия, безусловно, приняла бы, если бы не твои подвохи!

Ну, тут я не выдержал. Как стукну мешалкой по ящику!

— Ах ты мразь несчастная, халтурщик двадцатого разряда! Да как ты смеешь, подлец ты эдакий, обманом на работе заниматься?! Как, говорю, ты смеешь в нашем советском доме гнилую стенку ставить? Когда тебя еще на свете не было, мы с твоим отцом начали строить этот замечательный дом. В нашем великом доме каждый кирпич омыт кровью и потом советских людей. Ты, говорю, обманываешь народ, который совершил великую революцию рабочих и крестьян, который уничтожил беляков в гражданскую, расчехвостил фашистов в Отечественную; народ, который сегодня борется за мирную жизнь… От имени рабочего класса заявляю тебе: вон отсюда, дармоед паршивый! Вон, пока по шее мешалкой не получил!

И кинулся я за ним, а он бежать. Совсем исчез со стройки…

На другой день приказ вывесили: освободить Ряжкина от занимаемой должности.

Говорят, он теперь на другую стройку устроился. Я думаю сходить в ту контору, проверить, как он там работает. Если опять тоже за ним наблюдается, я его непременно и с нового места выживу! Я ему легкого житья не дам нигде! Заставлю работать на совесть!

1951 г.