По понятиям Лютого

– Это ты чего-то попутал, Жучила. Может, другая зима была.

– Ничего он не попутал, – встрял Лесопилка. – И Кузьма ничего не путает! Я помню, он еще тогда говорил: мол, когда за футболеров наших болел, на вокзале меня черные чуть не мочканули, хорошо свой братан вписался.

Озадаченные воры молча выпили.

– А еще с погонялом у него нестыковка какая-то, – добавил Лесопилка минуту спустя. – Сейчас он Лютый, а вот когда инкассатора брали, его Бесом почему-то кликали.

– Точняк!!! – Жучок страшно выпучил глаза, застрочил в воздухе указательным пальцем, словно точки рисовал. – На пересыле он ведь тоже как-то по-другому звался. Как это… Зверь, вот! Зверь его погоняло! Как это я сразу не вспомнил?!

– Не пойму я, братва, – заговорил Студент, и все почтительно замолчали. – Чего вы тут порожняки гоняете? Тут был, там был, такая кликуха, сякая… Дальше-то что? Сразу видно, что Лютый не просто блатной – он из бугров «черной масти»! Под какой кликухой где засвечиваться – его дело! А был он там или сям – так восемь лет прошло, у любого в мозгах все перемешается. Главное: и Жучку он помог, и Кузьму Бурового спас! Не так, что ли? Отвечайте!

– Вообще-то так, – помявшись, сказал Жучок.

– В натуре! – кивнул Буровой.

– Вот и всё! – Студент пристукнул ладонью по столу. – Тогда хватит в говне копаться и закрыли эту гнилую тему! Лучше давайте решать, что с этим делать? – Он показал на труп Матроса.

– А что делать? – переспросил Сторублей. – Вывезем и зароем в поле!

– Не катит, – покачал головой новый Смотрящий. – Земля мерзлая, глубоко не закопаем. И потом – если его найдут поблизости, то всю Горчаковку перетрясут, местные и расскажут, что тут целая кодла съезжалась, лягавые на Космонавта выйдут, его корешей перехватают…

– Гля, верно! – одобрительно покрутил головой Техасец. – А чего тогда делать?

– Да ничего. Мы его не трогали, он же своей рукой… Вон, до сих пор за нож держится. Пусть так и будет!

…Труп Матроса той же ночью вывезли в его собственной «эмке» в его же квартиру на Солянке, положили на пол рядом с его кроватью: вроде он сам себя и прикончил. Правда, пальто в это объяснение вписывалось слабо, но проще было его оставить, чем снимать. Мало ли, может, с улицы пришел да сразу, не раздеваясь, и зарезался. Тем более что лягашам такое объяснение тоже понравится.

Глава 5 По следу перстня

Ленинград – Ростов, февраль 1963 года

Успокаивающе постукивают колеса. На застеленном газетой столике картошка в мундирах, вареные яйца, черный хлеб, соль, луковица… «ТТ» у Руткова в самодельной подмышечной кобуре, как в иностранных фильмах. Сейчас он обмотал его ремешками и сунул под подушку, многозначительно взглянув на стажёра – мол, страхуй, приглядывай в случае чего… Они в купе вдвоем – соседи то ли курят в тамбуре, то ли направились в вагон-ресторан.

– Леонид Сергеевич, а в заднем кармане «дуру» носить можно?

– Дуракам – можно, – меланхолично отвечает Рутков, очищая сваренное вкрутую яйцо. – Ты, Сашка, без необходимости эти поганые словечки не употребляй. Для нас это табельное оружие.

– Что значит «табельное»?

– Предусмотренное табелем положенности, – объясняет капитан и, крепко посолив, откусывает половину яйца. – «Тэтэшник» в задний карман никак не положишь – торчать будет да вывалится в конце концов. А вот есть у меня нетабельный «браунинг», я его у Сеньки Быка конфисковал – на ладони помещается, так в «жопнике» ему очень удобно… Ты давай ешь, дорога неблизкая.

– «Жопник» – это тоже из жаргона карманников, – бурчит Сашка, беря картофелину. – А я читал, что у шпиона пистолет торчал из заднего кармана, а наш подкрался – раз! – и выхватил.

– Меньше читай всякой ерунды!

Ближе к ночи с Балтики налетела страшная метель. Поезд полз сквозь нее еле-еле, и Сашка Лобов, лежа на верхней полке плацкартного вагона, слышал, как барабанит по окнам и железному корпусу бешеная ледяная дробь, и вагон покачивается и вздрагивает, и скрипит, словно корабль, плывущий по штормовому морю. Кто-то из пассажиров сказал, что перед составом пустили специальный маневровый локомотив с противоснежным щитом и сигнальной сиреной. И точно, иногда до Лобова доносился какой-то нечеловеческий вой, мощный, надрывный, безнадежный. Он полагал, что это и вправду сирена… Хотя не был уверен.