По повестке и по призыву

Тогда их дом еще был самым крайним, хорошим забором огорожен двор, у них была и живность, и сено для коровки. Вот в один из вечеров дед и говорит бабке: «Ты сходи, надергай клюшкой сена и дай коровке, я не успел». Бабка вышла, взяла клюшку и к скирде, а там собака здоровенная оскалилась, бабка на нее клюшкой, собака на бабку, бабка попала клюшкой в пасть, а выдернуть не может, и таскают друг друга по двору. Дед ждал-ждал — нет бабки, выходит, а она на клюшке волка держит. Дел добил волка и сказал, что это не собака, а волк, воттогда бабка и испугалась. С тех пор, по-уличному, ее и называют Волкодавша.

Зимовали мы в Волчанске, можно сказать, с фрицами по-мирному, вздумалось было нам Старицу взять, а они нам не дали.

Рассказывали пехотинцы. Вошли в деревню тихо ночью, заходим в один дом — никого, в другом спрашиваем хозяев: «Немцы есть?». «Нет», — отвечают, — а из-под кровати автоматная очередь. Забросали гранатами, и все, а вот в деревне, что чуть в тылу у нас, в лесу, — там мы многих немцев тепленькими взяли. Жители помогали: были случаи, что немцев прятали в подвалы, закрывали, а потом нам сообщали. Там немец зверствовал, обирал, казнил, а в Старице, как в прифронтовом селе, он жителей не притеснял.

Не вышел у нас номер со Старицами, батарея немного переместилась ниже по течению, там было село Огурцово. Выше села на склоне лес, ниже Донец. Мы — напротив, опять в окопах, блиндажах.

Был случай, быть может, один-единственный в истории войн. Зима, лес лиственный, листья опали, да еще склон, нам все видно. Что-то там на самой кромке леса вверху немцы задумали сделать. Собралось их человек 15, развели костер, мы сообщили командиру батареи. Первый комбат был тяжело ранен в первом бою, а этого мы называли «приблудный». Он капитан, нам его прислали во время отступления. Сибиряк, фамилия — Пипкин. Бывало, на привале разведем костер, соберемся вокруг. Греемся, а он нет — не сядет, ходит, носит дрова, размахивает накрест руками и бьет себя по лопаткам, говорит: «Вот вы согреетесь, а чуть от костра отойдете, вам еще холодней станет, а выдвигайтесь, как я, и не простудитесь, и не замерзнете».

Так вот, подходит комбат к буссоли, посмотрел и передает по телефону на батарею пятой пушке — гаубице — приготовиться к стрельбе. Эта пушка не наша, бог весть, как она попала в нашу батарею, у нас горно-вьючные орудия 76-мм, а это гаубица 122-мм. Батарея пристреляна, он по карте уточнил данные и передал их гаубице, скомандовал: «Огонь!» Батарея стояла сзади нас, выстрел слышим над головами; полетел, шавкая, снаряд, вдруг немцы там в лесу забегали, залегли, а костер взмыл в воздух! Надо же, снаряд угодил прямо в костер! Просим комбата: «Повторите!» — отвечает: «Такое не повторяется, это бывает раз в жизни и далеко не со всеми». Когда стало смеркаться, мы видели, как пришли немцы с носилками и вынесли 9 трупов. После этого немцы рассердились, начали понам постреливать, но мы в земле, и нас так просто не возьмешь.

Нам обидно — они в деревне, а мы опять на голом месте! И опять же находчивость помогла: а давай-ка мы сожжем им деревню! Начали стрелять по домам трассирующими, сколько успели — до вечера сожгли, остальное, думаем, допалим завтра. Наутро смотрим, все дома голые, только лаги белеют на крышах — немцы солому за ночь с крыш сняли.

Долго мы простояли у Волчанска, но где-то в январе-феврале 42-го пошли брать Белгород. Помню, перед этим недели две простояли в деревне, в которой всего две фамилии. Мы познакомились с жителями. Нас жалели женщины и девушки, и вот как-то возвращаюсь с НП, которое было километрах в 5 отсела, встречает девушка, дочь хозяйки, у которой я жил, и со слезами на глазах говорит: «Куда же вы уезжаете, завтра пойдете в бой!» «Откуда ты взяла?» — спрашиваю. «Ваш комиссар по секрету сообщил». Кончилось тем, что комиссара батареи разжаловали, и он попал в мое подчинение старшим разведчиком-наблюдателем. Был комиссаром недотрогой, а, став рядовым, оказался хорошим парнем, мы с ним подружились. Ну, это к слову, а по правде комиссар девчонкам не наврал. Через сутки в ночь мы тронулись в путь. Не помню, где шли, но остановились в одной деревне, которую оккупировали немцы. Их оттуда выбили, дома разбиты, мороз неимоверный, и наш взвод занял на время привала один из домов, в котором ни окон, ни дверей. Внесли соломы, на нее легли отдыхать, скука-тоска неведения: не знаем, где мы, куда идем, что нас ждет?