По прихоти короля

Осада продолжалась. Неудовольствие усиливалось. Особенно женщины выказывали его. В минуты перерыва они в большом количестве собирались на площади, где обычно бывал рынок. Каменные столбы рынка поддерживали продырявленную и шатающуюся крышу. Там прежде выставляли прекрасные овощи и плоды сезона, там знаменитые мёзские рыбы позволяли любоваться разнообразной своей чешуей и свежими жабрами, мясные туши висели на крюках у мясников. Теперь же ничто не могло быть мрачнее этого места. Прошлое изобилие Делало еще более горьким теперешний голод. Голод изобретателен и доказывает, что у человеческого желудка существуют неожиданные способности. В Дортмюде ели все, по крайней мере бедный люд; богатые питались припрятанной провизией, которой они ни с кем не делились. Ходили слухи, что у такого-то старшины в подвале хранится соленая свинина, у другого – другое что-нибудь. Говорили вслух, что г-н маршал не переставал есть и пить в свое удовольствие, но все сходились на том, что толстяк Даланзьер, заведовавший продовольственным делом, ни в чем себе не отказывал.

Это повторялось и на базарных заседаниях. Раздражение среди дортмюдок все росло. Они не могли видеть солдат без злости. Они издевались над их заплатанными мундирами и дырявою обувью. Даже раненые, которых приносили на носилках, не избавлялись от насмешек, и г-ну Даланзьеру неоднократно улюлюкали вслед. Его красная физиономия казалась оскорблением для этих голодающих, а красное его платье напоминало им мясо, которого не было.

Даже конина уменьшалась. Антуан узнал об этом от г-на де Корвиля. Славный человек этот был печален, и сам должен был выстрелить в ухо одной из своих лошадей, перед тем как отправить ее на живодерню.

Маленький садик г-жи Слюис был переворочен бомбой от которой разбились наклоненные зеркальца у окон. Вообще бомбардировка, пожар и голод наводили отчаяние на Дортмюде, можно было опасаться серьезных беспорядков. Они и случились, когда в одно прекрасное утро г-н де Маниссар проходил через главную площадь.

Как раз только что узнали, что за ночь трое людей умерло от голода и тела их бросили в Мёзу. Когда маршал показался из-за угла, на рынке стоял смутный ропот, изредка прерываемый отдельными выкриками. Взгляды всех обратились на него, и настала полная тишина, что редко бывает при скопище женщин. Тут были женщины всякого рода: служанки и буржуазки. Были смешаны головные уборы и материи всякого сорта. Все это сборище пристально уставилось на г-на де Маниссара.

Первые ряды расступились перед лошадью. Г-н де Маниссар с трудом продвигался вперед. Вдруг чья-то рука схватила за узду. Столпились. Раздались мольбы, угрозы. Его дергали за полу платья. Образовался крик, нестройный, но единодушный, выходивший изо всех уст:

– Хлеба… хлеба!.. Да здравствует г-н маршал! Хлеба… хлеба!..

Некоторые женщины целовали ему сапоги, платье, другие с угрожающим видом показывали ему кулаки. Крики разрастались в рев восстания.

– Ну, сударыни, позвольте мне проехать! – говорил, раскланиваясь, г-н маршал.

Но толпа не слушалась и не расступалась. Г-н де Маниссар, выведенный из терпения, поднял лошадь на дыбы. Антуан де Поканси, находившийся около него, поступил так же, их примеру последовало несколько всадников, ехавших за ними. Толпа шарахнулась назад с криками ужаса и гнева. Лошади толкнули грудью женщин и опрокинули их. Какую-то девушку лягнули до крови.

Г-н де Маниссар воспользовался смятением, чтобы добраться до ратуши. Со ступенек лестницы он хотел обратиться к толпе с речью. Та вдруг обернулась круто в другую сторону. Раздался оглушительный крик:

– Смерть Даланзьеру!..

Тот показался из-за угла рынка. Г-н де Манисcap и Антуан узнали его по красному платью.

Внезапно он был окружен и исчез в неистовой свалке, дикий мятеж женщин обратился, на него. То был ужасный натиск. Не переставая пронзительно вопить, они давили друг друга, одни – чтобы посмотреть, другие – чтобы бить его. Вдруг они расступились, и снова стало видно толстого Даланзьера в конце коридора, образуемого ими. Жирное и белое тело его подпрыгивало по мостовой, его волокли четыре или пять мегер. На нем не было ни одежды, ни парика. Перед крыльцом он снова упал без движения. Старуха, которая одна уже дотащила его до этого места, наклонилась над ним и впилась зубами в ягодицу. Она была растрепанной и гнусной со своим куском мяса во рту.

Г-н маршал сошел на три ступеньки. Старуха смотрела на него с идиотическим видом. Она выплюнула на землю человеческое мясо и утерла губы. Г-н де Маниссар поднял пистолет: куча пестрых тряпок рухнула на мостовую.

Через пять минут площадь была безлюдна и безмолвна.