По прихоти короля

Г-н де Нолак в своем предисловии, где он с тонкостью объясняет, с какого рода человеком имеем мы дело в лице г-на де Коларсо, упоминает, что любопытная личность эта принадлежала к семейству де Шамисси. Действительно, Луи-Жюль-Рош де Шамисси, граф де Коларсо и де Вюлькруа, сеньор де Нонанвиль и де Валангрей, был родным племянником де Шамисси – генерал-лейтенанту, павшему при Дортмюде в 1677 году, и Сульпицию де Шамисси – игумену Валь-Нотр-Дама. Я полюбопытствовал поискать в папках Коларсо, не найду ли я еще указаний на его родственников. Я тем более надеялся на это, что г-н маршал де Маниссар уже несколько раз появляется в извлечениях г-на де Нолака. Ожидания мои не были обмануты. Имя г-на де Поканси попалось мне на глаза, и таким образом я нашел у г-на де Коларсо многие разъяснения относительно героя этой истории. Я помещаю здесь те куски, которые войдут в издание г-на де Нолака. Может быть, неизданная часть рукописи без ущерба и могла бы оставаться неизданной, так как г-н де Поканси не играл никакой роли для своего времени, исключая то, что он жил в нем, как мы живем в нашем, что, боимся, довольно безразлично для будущего и потомков.

А. Р.

3 февраля 1677 г. Остатки льда на большом канале вчера растаяли, так как погода очень потеплела. Король выезжал в карете. Он объехал многие фонтаны в парке, которые очень пострадали в этом году от морозов. Он дал распоряжение насчет необходимых поправок. За них примутся, как только позволит время года. Его величество окончил прогулку зверинцем, где от холода погибло много редких птиц, с трудом заменимых. Супруга дофина по этому поводу обнаружила большую печаль. Вечером были гости. Король рано удалился к себе, почти ни с кем не разговаривал. Всеми была замечена его молчаливость. Поговаривают уже о сборе войск к границам.

Г-жа де Лангардери, с которой я немного вольно поговорил в дверях, заставила меня замолчать и сделала вид, что оскорблена моими словами. Муж ее, стоявший за нами, сказал ей с упреком, что не допускать возможности атаки – значит быть неуверенным в себе. Она рассмеялась. В конце концов, я дождусь того, что она перестанет сопротивляться, хотя, по-видимому, она собирается защищаться сильнее обычного. По секрету говорят, что уже не один искатель сумел ее смягчить и что Бривуа принадлежит к их числу.

7 февраля 1677 г. Король не выходил из-за дурной погоды. Я поднялся в помещение Бривуа. Оно так низко, что едва можно стоять выпрямившись, но Бривуа так рад его иметь, что забывает неудобства, из которых наименьшее заключается в страшном холоде зимою и в чрезмерной жаре летом. К нам пришли Лангардери и еще кое-кто, и мы начали играть. Во время игры я все время приставал к Лангардери по поводу его честности. Шутки мои тем более попадали в цель, что ему везло более обычного до такой степени, что дело принимало подозрительный вид, особенно в наше время, когда шулера так расплодились и обнаглели, что не щадят даже придворной партии. Я столько наговорил, что Бривуа и другие присоединились ко мне, и мы стали просить Лангардери признаться нам, какой у него талисман для выигрыша. Мы так шумели, что с лестницы можно было слышать. Лангардери начал расстраиваться и разволновался до того, что предложил снять кафтан, чтобы осмотрели подкладку и отвороты на рукавах. Он весь раскраснелся от гнева, что усугубляло нашу веселость. Наконец, не в силах больше выдерживать, он снял кафтан, затем последовали штаны и чулки, так что через минуту мы увидели его голым, в чем мать родила. Он попался в мою ловушку, так как я, конечно, нисколько не интересовался, правильно ли он выигрывает, а хотел проверить собственными глазами, какого рода соперника я имею в его лице у его жены. То, что он предоставил для обозрения, было до такой степени мизерно и ничтожно, что, когда вдруг вошла к нам г-жа де Бривуа, ему для полного прикрытия хватило рожка для костей, который я ему передал. Когда же он в виде оправдания сказал, что мы уверяем, будто он слишком много получил, она ответила шутливо, осмотрев его с головы до ног, что, по ее мнению, ему скорее чего-то не хватает.

8 февраля 1677 г. Слух о приключении с Лангардери распространился в тот же вечер. Подобные глупости не всегда безопасны для людей, которые себе их позволяют, и поспешность, с какой Лангардери старался доказать нам, что он чист на руку, не была лишена подозрительности. Могли бы даже очень легко подумать, что он, по-видимому, ухватился за случай подобного испытания, чтобы избегнуть его на будущее.