По прихоти судьбы

— Поначалу я не хотела рассказывать тебе о Ричарде, — говорю я, обхватывая его пальцы своими. — В первый день — неосознанно, а потом — чтобы нашим отношениям, даже если бы они закончились тем твоим звонком, не помешало сострадание.

— Что плохого в сострадании? — приглушенным голосом спрашивает Дэниел.

Печально усмехаюсь.

— В сострадании как таковом — ничего. Но ощущать себя жалкой, достойной лишь сочувствия… Вот это ужасно.

— Сочувствия ты в любом случае достойна, — задумчиво произносит Дэниел. — Но не только его…

Откидываюсь на высокую деревянную спинку, не отпуская руку Дэниела. Он сидит по-прежнему на краю, немного ссутулив плечи. Я вдруг ясно чувствую, что готова и хочу открыться этому парню больше, чем многим другим, даже близким людям, более того нуждаюсь в его понимании. И просто в его присутствии…

— Когда Ричарда не стало, я, наоборот, делилась своей бедой со всеми, кто желал меня слушать, — начинаю рассказывать я. — Чудовищная несправедливость жизни, нелепость, противоестественность. Мне хотелось хоть что-нибудь понять, я надеялась услышать чье-то мудрое мнение, совет, думала, у кого-нибудь найдется вразумительное объяснение… — Качаю головой. — К сожалению, все, даже люди старые и многоопытные, больше охали и смотрели на меня так, будто я умирающая и помочь мне невозможно. Брр! — Меня передергивает. — Почему-то сама мысль о молодой вдове нагоняет ужас, вызывает жалость. А жалость не помогала мне, а только усугубляла мои страдания. Поэтому-то с некоторых пор я, если и разговариваю о Ричарде, то в основном со своими.

Отмечаю про себя, что Дэниела, как это ни странно, я уже тоже причисляю к своим. Наверное, из-за этого птичьи трели и цветочные ароматы так необыкновенно трогают этим вечером за душу, а на некоторые странности Дэниела я намеренно смотрю сквозь пальцы. Он сейчас угрюм и все больше молчит. Что с того? Его тоже гнетет разговор о гибели Ричарда, и это естественно. Было бы более странно, если бы в эти минуты ему в голову лезли мысли о поцелуях и объятиях. Все идет как должно. Так устроена жизнь.

Мне становится грустно. Но эта грусть особенная. Есть в ней нечто интимное и задушевное, такое, что обнаруживаешь лишь перед близкими. Охватывает желание «познакомить» Дэниела с Ричардом, чтобы сильнее приблизить к себе. Но говорить о грустном не стоит. Вдовьи слезы в столь дивный вечер совсем ни к чему.

— Когда мы въехали в этот дом, Ричард сказал, что будет выращивать овощи, — начинаю хихикая рассказывать я. — Я сразу поняла, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет: свободного времени у него бывало в обрез и не очень-то это разумно, заниматься земледелием в Нью-Йорке. Я осторожно попыталась возразить, но Ричард был настроен решительно. Я подумала: посмотрим, чем все это закончится. — Смеюсь.

Дэниел поворачивает голову и улыбается едва заметной улыбкой.

— Он купил себе толстую книжку по огородничеству и рассаду. Как раз в этот момент… — На мгновение умолкаю. Вспоминать о работе мужа, даже вскользь, для меня пытка. Душу, как ни старайся быть смелой, тотчас сковывает страх. — В этот момент кое-что стряслось и ему пришлось с головой уйти в отнюдь не домашние дела, — быстро произношу я. — Бедная рассада две недели стояла в ящиках, как-то раз даже перенесла сильный дождь. Потом к нам наведался пакостливый соседский кот Феликс. — Снова смеюсь. — В одном ящике все перерыл, в другом — объел несчастные ростки. На этом огородничество Ричарда благополучно закончилось.

Дэниел окидывает мое лицо внимательным взглядом, будто ищет на нем следы прошлого. Жду, что он о чем-нибудь спросит, но он молчит.

— Я, наверное, и сама взялась бы пересадить эти ростки, — добавляю я. — Но мы тогда ждали Лауру. Я была на пятом месяце, уже вот с таким животом. — Показываю свободной рукой, какой ходила кругленькой.

Дэниел смотрит на меня с нежностью, тоже откидывается на спинку, кладет руку мне на плечи и с почти неслышным вздохом привлекает меня к себе.

— Я хочу бывать у вас, — с чувством бормочет он. — И буду, если позволишь… Только ты не все обо мне знаешь…

Усмехаюсь.

— Если задуматься, я знаю о тебе лишь то, что для мамы ты по сей день двенадцатилетний ребенок. И то, что у тебя есть друзья, которые не откажут в помощи, даже если она требуется не тебе, а кому-то из твоих случайных знакомых.

Дэниел с улыбкой кивает.

— Да уж, друзья у меня такие, что можно позавидовать. Но я не о том. Понимаешь, есть в моей биографии эпизод, о котором ты непременно должна знать… однако я не готов об этом говорить.

Вопросительно смотрю на него. О чем он толкует? Неужели по молодости и глупости обвенчался с какой-нибудь африканкой по обряду местного племени и до сих пор чувствует себя несвободным? Поэтому-то и не женится? Или, может, совершил какое-нибудь преступление?

У меня холодеют руки. Пытливо всматриваюсь в профиль Дэниела. Если он насильник или убийца, то надо спросить его об этом в лоб, тогда он, наверное, как-нибудь выдаст себя. Тем более что его так и подмывает поделиться со мной своим секретом.

— Ты что, кого-нибудь зарезал?