– Подожди секунду, не отвлекай. – Он яростно взглянул на удивленную женщину.
«Оскуро… оскеро… оскудо… оскуло… осколо… Господи, какой же я недоумок. Это же просто-напросто „Осколов“! Что же в результате получается? Россия – посольство – Осколов».
Вадим задумчиво посмотрел на Надежду.
– Если я не полный шизофреник, то выходит, что парнишка подтверждает нашу версию о Таузаре.
– Каким именно способом?
– Прямым. Он слышал несколько незнакомых слов в разговоре отца с Францем, и они отложились в его памяти. Так как Карлос с ними никогда раньше не сталкивался, то переврал, а вернее – подстроил под знакомые слова и понятия. Так, Россия стала бубликом, посольство – колбасой, а Осколов – темнотой. Россия – рроскийа, эмбахада – эмбутидо, Осколов – оскуро. А ты услышала именно то, что мне нужно было бы услышать сразу в бублике, – Россию.
Надежда задумалась и с сомнением покачала головой.
– Ты уверен в этом? Слишком уж изысканная версия выходит, а самое важное – это опять не доказательство, даже если ты и прав на все сто процентов. Никакой суд всерьез не примет перевранные слова какого-то мальчишки.
– Надя, извини меня, если я буду резок, – сказал Вадим. – Мне плевать, если кто-то поставит под сомнение достоверность материалов, собранных нами. Главное, чтобы я сам был уверен в виновности того или иного человека в гибели семьи Осколовых.
– Не совсем понимаю тебя. – Надежда с тревогой смотрела на Вадима. – Объясни. Ты мне недавно сказал, что для тебя очень важно найти виновников этой трагедии. А для этого необходимо собрать веские и совершенно четкие, а не косвенные следы преступления, не домыслы и не фонетические ошибки подростка. Я разве не права?
– Ты, как всегда, права и правильна, – после паузы, тяжело выдохнув, сказал Вадим. – Вероятно, именно в этом твоя сила и, одновременно, слабость. Может быть, со временем я смогу тебе кое-что объяснить… но пока это время не пришло. Давай оставим разговор и займемся делом – Сержио нас уже совсем заждался. Я хочу, чтобы ты сама вела допрос.
– Доверяешь? – усмехнулась Надежда.
– Нет, просто хочется послушать и подумать.
Вадим внимательно наблюдал за оперативником, старательно и быстро записывающим в бланк допроса показания Сержио Ганьероса. Предположения о причастности Таузара к гибели семьи Осколовых подтверждались. Сержио был свидетелем встреч и бесед Франца с Хосе Диосом и неизвестным из гостиницы. С последним Таузар встречался несколько раз, и не только во время поездок в Антарибу, но и до них, и после.
Сержио подтвердил версию Надежды, что Франц Таузар не был инициатором и разработчиком операции. Суть слышанных им фраз, отрывков из разговоров сводилась к тому, что заказчиком был этот самый неизвестный мужчина. О самой акции Сержио ничего не знал. Вернее, он о ней слышал, но никак не связывал ее с действиями шефа. Да, при нем собеседники неоднократно упоминали о русском дипломате, он сам возил Таузара к тому злосчастному дому, где и произошла трагедия, сопровождал Франца и его спутника на второй машине в день гибели Осколовых, когда они, казалось, бесцельно, колесили по городу. За день до этого Сержио по поручению шефа доставил Диосу пакет, в котором находились деньги – две тысячи долларов. Хосе при нем вскрыл пакет и пересчитал купюры.
Во время допроса Вадим вмешался только один раз, задав вопрос о внешности этого неизвестного из гостиницы. Лично для него все встало на свои места, и слушать дальше излияния Ганьероса было неинтересно и противно.
Ганьерос неуверенно описал внешний вид «Эгуса-Икса», как окрестил его про себя Вадим. Лет около сорока, коренастый, черные волнистые волосы, усы, темно-карие глаза. Людей с подобной внешностью на улицах Сьерра-Марино можно было встретить примерно восьмерых на квартал. Единственная особенность, которую смог вытянуть Вадим из Ганьероса, – почти неуловимый акцент «Эгуса», а если еще точнее – слишком правильное произношение некоторых слов. Сержио, помявшись, сказал, что его, Вадима, речь в чем-то схожа с разговором «Эгуса». Из этого сообщения можно было сделать вывод, что незнакомец не местный житель, хотя и это не истина – на родной земле в соседних деревнях, бывает, разговаривают на разных диалектах.
Вадим ожесточенно помассировал себе лоб. Голова казалась тяжелой и начинала побаливать. Его взгляд упал на Карлито, сына Диоса, склонившегося над бумагой и усердно орудующего карандашом. «Ну, что там наш художник изобразил?» – решил проверить Вадим, поднялся со стула и подошел к парнишке.
У Карлито действительно были способности к рисованию. Вадим взял в руки уже готовый портрет и вгляделся. Подросток по памяти изобразил Франца Таузара так, что, несмотря на некоторую расплывчатость и стандартизацию образа, его можно было узнать.
– Похоже, – одобрительно сказал Вадим. – А ты молодец! Что со вторым портретом?
Парнишка просиял от похвалы.
– Сейчас, секундочку, чуть-чуть осталось.
Он сделал несколько штрихов, внимательно осмотрел свою работу, еще пару раз черкнул карандашом и протянул лист Вадиму.