По путевке комсомольской

Голенков охотно обучал меня командным навыкам, доверял даже руководство боевыми действиями подразделений на отдельных участках полка, когда обстановка осложнялась или становилась напряженной. Эта учеба потом себя оправдала полностью.

Адъютант командира полка Губин тоже был беспартийный и тоже выходец из офицерской среды. По внешнему облику - рослый, крепкого телосложения, совсем беловолосый, с крупными выцветшими бровями и с приплюснутым носом молодец лет около двадцати пяти. По характеру своему он был очень предприимчивым человеком, о которых говорят: «Этот нигде не пропадет».

Февральскую революцию он встретил пехотным прапорщиком, в дни правления Керенского принимает активное участие в формировании одного из женских батальонов бочкаревок. Однако впоследствии начал принимать активное участие в революционных солдатских комитетах. На посту адъютанта командира полка (должность эта вполне устраивала Губина) он умел служить исполнительно и четко, но обставлял свою службу так, чтобы она никогда не переходила рубежа дальнобойности вражеской пули и снаряда. Далеко в огонь войны предпочитал не лезть, считая, что «погибнуть - дело не хитрое, лучше сохранить себя для грядущих поколений». Командир полка знал слабость своего адъютанта и, придерживаясь взгляда, что пуле больше трус по вкусу, никогда его с собой в атаку не брал.

* * *

Но вернемся в июнь 1919 года, в первый день моего пребывания в 199-м полку.

Когда Голенков вошел в штаб, все вызванные им командиры были уже на месте. Настроение командира полка было несколько приподнятое, и чувствовалось, что он уже окончательно сбросил с себя усталость тяжелого дня отступления. Поздоровавшись со всеми отрывистым, едва заметным кивком и приветственным жестом руки, Голенков представил меня.

- Товарищи, вы, наверное, уже познакомились, но я еще раз хочу представить: вот наш новый комиссар. Прошу любить и жаловать. К тому же он наш, медведицкий. [81] - И, обратившись непосредственно ко мне, комполка продолжил: - Вы прибыли к нам очень вовремя. Надо приводить все в порядок - да и обратно на Дон. Отступать дальше некуда. Народ у нас хороший, боевой, закаленный, и ваших казаков много. А вы из какой станицы?

Голенков говорил со мной, как с коренным станичником, и, видимо, считал, что имеет дело с самым настоящим казаком. Я решил не скрывать, что «казак» я только по стечению обстоятельств, и полушутливо ответил:

- Как только нашью себе лампасы, обязательно буду говорить, что я из станицы Малодельской, а пока что владимирский комсомолец, или, как у вас говорится, казак из Рязанской губернии. - Все расхохотались, чувствовалось, что ответ мой пришелся по душе. - По мобилизации ЦК комсомола я работал членом ревкома в Малодельской, с малодельцами и отступал, а вот теперь попал к вам.

Стоявший рядом со мной командир конной разведки Масленников, с которым я уже успел познакомиться и о многом поговорить, сказал:

- Товарищ Голенков, час назад часть малодельцев и березовцев прибыла ко мне пополнением. Они кое-что рассказали и о боевых делах нашего комиссара. Лампасы можно нашивать без опаски.

- Уже прибыли? А сколько? - заинтересовался Голенков.

- Пока тридцать один человек. У них там безлошадных много. Будут лошади, целый полчишко сколотить можно. Прибывшие докладывают, что сегодня и остальные к нам присоединятся.

Вот так просто, без всяких торжественных церемоний, 29 июня 1919 года я был назначен и вступил в должность комиссара 199-го полка 1-й бригады 23-й дивизии 9-й армии Южного фронта.

Мне в определенном отношении сразу же повезло. Вызов в штаб командиров подразделений, постановка перед каждым боевой задачи да и доклады с мест позволили мне, как говорится, в один заход войти в курс боевой обстановки по крайней мере в масштабе нашей бригады и познакомиться сразу со всем командным составом. Голенков очень подробно расспрашивал о численности подразделений по состоянию на 29 июня, о количестве убывших людей, о потерях конного состава, вооружения [82] и материальной части за все время отступления, о настроениях и жалобах красноармейцев. Сведения, тщательно записываемые адъютантом, должны были этой же ночью отправиться донесением комбригу. И признаюсь, самое большое впечатление из всего выслушанного произвела на меня фактическая численность боевого состава полка. Она представлялась мне величиной не в одну тысячу человек, в действительности же, пока не поступило пополнение, оказалась равной немногим более трехсот штыков и полсотни сабель. Кстати, у соседних полков количество людей было еще меньшим. Таким образом сказалось отступление.