По пути Синдбада

Акула, должно быть, проглотила наживку еще в предутренние часы, поскольку, когда мы ее заметили, она казалась достаточно обессиленной. Издавая громкие восторженные возгласы, несколько человек подбежали к бортовому лееру корабля, схватили проволочную лесу и, перебирая ее, стали тащить. Семифутовая торпедообразная рыбина судорожно забилась, почувствовав, что ее вытаскивают из родной стихии. Вокруг акулы вода бурлила и пенилась. Леса, хотя и представляла собою трос, не выдержала бы веса громадной рыбины при ее подъеме на борт. Помочь поднять акулу мог длинный шест с крюком на конце. Его и подвели к хищнице, стараясь зацепить ее за пасть, за глаз или за одну из щелей позади головы. Однако маневр не удался: шест лег поперек лесы, а в это время акула, собравшись, видимо, с последними силами, обрушила всю массу своего тела на шест, и леса, оказавшись под ним, лопнула от непомерного натяжения. Акула немного постояла в воде, а затем медленно поплыла в сторону и вскоре исчезла в пучине моря.

— Черт побери! — раздался возглас отчаяния. — Я рассчитывал, что на завтрак получу недурственное жаркое.

— А вы видели ремору, прилипшую к брюху акулы? — заинтересованно спросил другой голос. — Редкий экземпляр, дюймов шестнадцать.

— Интересно, как долго мы буксировали акулу? — задумчиво произнес третий голос.

Люди, собравшиеся у борта, начали расходиться. Они представляли собой странное и довольно живописное зрелище. Прежде всего бросалось в глаза различие в цвете кожи. Богатая палитра оттенков начиналась с цвета бронзового загара и кончалась насыщенно черным, эбеновым. Большинство людей были по пояс обнажены, а обувью не пользовался никто. Несколько человек были в шортах, другие удовлетворялись набедренными повязками. Добавлю, что по крайней мере половина этих людей носили окладистые черные бороды, на их головах были тюрбаны, а на перевязи у каждого болталось по упрятанному в ножны ножу, что вкупе придавало им всем пиратский вид, неизменно заставляя меня дивиться своему окружению и задаваться вопросом: пребываю ли я по-прежнему в XX столетии или перенесся в стародавние времена?

Несмотря на прочный деревянный настил под моими ногами, окружавшая меня обстановка казалась призрачной, эфемерной, походившей на сновидение. Вокруг до самого горизонта расстила лось бескрайнее тропическое море, синие воды которого и бороздил наш корабль, оставляя за собой кильватерную струю. Впереди корабля кружила стая крикливых птиц, которые время от времени стремительно пикировали к самой воде, чтобы схватить небольшую рыбку из поднявшейся к поверхности моря стаи, привлеченной движением нашего корабля. Теплый бриз надувал три треугольных паруса, вздымавшихся над моей головой. На каждом парусе красовалась эмблема — две скрещенные сабли и увязанный с ними кривой кинжал, что свидетельствовало о том, что корабль был собственностью султана. Разумеется, об этом свидетельствовал и красно-бело-зеленый флаг, развевавшийся на флагштоке.

До меня доносились звуки, постоянно сопровождавшие наш парусник, прокладывающий себе путь в океане: непрерывный скрип оснастки, кряхтение рангоута[1], шипение и плеск волн — все эти звуки улавливались гротом[2], который, как громадный звуковой отражатель, их тут же усиливал. Мой взгляд скользил по паутине снастей, по изгибу фальшборта и останавливался на обращенном к востоку бушприте, который мерно вздымался и опускался, повинуясь волнению моря.

Я знал каждый закуток этого корабля, каждый дюйм его такелажа, и тем не менее я не переставал им восхищаться. Это был типичный арабский торговый корабль, словно сошедший со страниц «Книги тысячи и одной ночи». Однако в настоящее время он был уникальным, единственным в своем роде, и этот корабль уверенно нес наш экипаж из двадцати человек в далекий Китай, лежащий за семь морей от нас[3]. Путешествие это казалось фантазией, миражом, слишком необычным, чтобы быть похожим на правду, и я мысленно перенесся в те дни, когда идея об этом морском походе только зарождалась в моей голове.