По пути Синдбада

Полусонный, я скатал свои спальные принадлежности, отнес их в каюту, надел плащ и вышел на палубу, ожидая, что на нас обрушится шквал, подобный тому, что налетел на корабль в Малаккском проливе. Ветер и в самом деле усилился, а на небе появились темные облака. Правда, я не очень встревожился: «Сохар» не раз выдерживал бурю. Однако ветер все набирал и набирал силу, завывая в рангоуте и снастях, отзывавшихся громким скрипом. Пошел дождь. Волнение на море непрерывно усиливалось. С наветренной стороны на судно катились короткие высокие волны, и, когда они подкатывались под судно, корабль кренился, и приходилось хвататься за тросы и леера. Налетел ветер сильнее прежнего, это был не тайфун, но очень коварный ветер, называемый «арочный шквал». И вот высокая волна подкатилась под левый борт корабля, едва не положив его на бок. «Сохар» угрожающе накренился. В подпалубном помещении сорвались с мест ящики и бочонки и со страшным грохотом понеслись по образовавшемуся уклону. Несколько человек упали со своих коек. Вся команда высыпала на палубу. Корабль раскачивался, кренился, грота-рей гнулся от ветра. Следовало уменьшить парусность корабля, и я подал команду:

— Грот на гитовы!

Матросы бросились выполнять приказание, однако при сильном ветре подтянуть к грота-рею тяжеленный намокший парус не удавалось.

— Раз, два, дружно! Раз, два, дружно! — командовал Питер Ханнем, но гитовы не шли, хотя люди старались изо всех сил, сознавая, что, если не убрать парус, грот-мачта может сломаться или корабль — перевернуться.

Тем временем шторм достиг своего апогея. Казалось, все силы ада обрушились на корабль. Яростно завывал ветер, заставляя немилосердно скрипеть рангоут и такелаж, не переставая грохотал гром, сверкали молнии, прорезая огненными зигзагами черные нависшие тучи и освещая беснующееся темное море с его высокими волнами.

— Выбираем! Гитовы пошли! — внезапно послышался чей-то голос.

Кто-то явно поторопился, выдав желаемое за действительное, ибо за этим возгласом раздался оглушительный треск — это порвался верхний, примыкавший к рею край грота; разрыв пошел дальше, и гитовы подняли к рею лишь рваные полосы огромного паруса. Грот вышел из строя, и теперь следовало как можно быстрей опустить на палубу грота-рей с порванным парусом.

Я подал команду:

— Опустить грота-рей! Оставьте гитовы. Теперь от них никакого толку.

Кто-то отвязал стопоры грота-фала, и матросы начали потравливать тросы. Ударяясь о мачту, грота-рей пошел вниз. В начале нашего плавания я бы ни за что не решился, если бы даже возникла необходимость, опускать грота-рей в штормовую погоду, но за время нашего перехода команда набралась опыта, и, хотя спуск рея на палубу был по-прежнему сопряжен с немалой опасностью, эта операция стала команде вполне по силам и в неблагоприятных условиях. При проведении этой рискованной операции каждый знал свое место, свои обязанности. Вот и теперь Салех и Джумах, расположившись на баке, внимательно следили за тем, как на них опускается передний конец грота-рея, чтобы в нужный момент накинуть на него трос и помочь отвести громадину в нужную сторону. За противоположный конец грота-рея отвечал Терри Харди, расположившийся на корме.

Грота-рей медленно опускался, наконец его оттянули к борту и уложили на палубу. Матросы стали отсоединять порванный парус. К рассвету эта работа была закончена. Ветер к этому времени стих, и «Сохар» под кливером и бизанью уверенно шел вперед, хотя, естественно, потерял в скорости. Вскоре перед моими глазами предстала следующая картина: на запасном гроте, поднятом из трюма на палубу и брошенном на снятую с рея рваную мокрую парусину, вповалку, даже не сняв плащей, спали вконец уставшие люди. Плавание в Китай — тяжелое испытание.

В тот день на завтрак мы довольствовались холодной овсянкой, поскольку у Ибрагима начался приступ морской болезни. Поев, принялись за работу: после шторма ее набралось немало. Половина команды работала в подпалубном помещении, где царил полный хаос. Из разорвавшихся во время шторма мешков высыпался горох, повсюду валялись фрукты, по днищу растеклось масло из опрокинутых бутылей, и даже двухсотпятидесятикилограммовый ящик с продуктами оказался сдвинутым со своего места. Другая часть экипажа трудилась на палубе, присоединяя к рею запасной грот.

К двум часам пополудни новый грот был готов, но я решил этот парус пока не ставить, ибо имелись явные предпосылки к тому, что шторм повторится. Небо на западе выглядело странно. Над морем нависла мгла, и она наступала. Над ней клубились темные облака, похожие на дым при большом пожаре, но верхняя часть этой клубящейся массы была на удивление ровной, словно обрезанной ножом. Выше ее, за просветом, виднелась другая полоса облаков, а за следующим просветом — еще одна полоса. Море под этим странным формированием облаков казалось темным, и только белые хлопья пены на гребнях волн выдавали его волнение. Но вот облака надвинулись на «Сохар». Ветер усилился.