По реке времен (сборник)

Мы любили с ней подолгу сидеть на берегу Амура, на небольшом каменном полуострове, вдававшемся в реку. Однажды мальчишки кинули в нас камнями – что они этим хотели сказать, не знаю. Может быть, им не нравилось, что их девочка сидит здесь с приезжим. В Челябинске я потом бесконечно крутил пластинку с песней:

В тот час, когда над крутым утесом
Немые звезды льют бледный свет
Я часто вижу темные косы.
Другие косы и силуэт.

И при этом я всегда вспоминал каменный выступ над Амуром.

Мне многое запомнилось из того лета. Однажды мы с братом мужа сестры Вячеславом и братом Лены Подопригора Виктором плавали на остров, что неподалеку от поселка, там водились щуки в местных заводях. Но в то время там щуку за рыбу не считали и если ловили, то скармливали свиньям. Однажды Нестер, муж сестры, и его брат Вячеслав взяли меня с собой на осетровую рыбалку. Это запомнилось мне на всю жизнь. Ловили сетями у противоположного берега, в протоках между островами. Опускали сеть, пересекая протоку шириной метров в двести, и почти сразу же начинали ее выбирать. Забросили сеть раза три и набили полный мешок осетром и калугой. Головой рыбу опускали в мешок, а хвост торчал снаружи. Причем Нестер как рачительный хозяин, когда попадалась полуметровая калуга, отпускал ее, говоря: «Калужок, пусть растет». Но еще более, чем осетр с калугой, меня поразило то, как мы переплывали через Амур. Чтобы зацепиться за какой-то мысок на той стороне, мы все время гребли изо всех сил не поперек реки, а ориентируясь на точку значительно выше по реке. Оказывается, даже чтобы переплыть реку на лодке, требуется некоторое искусство да и усилия при этом приложить.

В свете этого я с ужасом вспоминаю свою глупую самоуверенность. Однажды, купаясь в Амуре, я отплыл от берега на открытое течение и меня понесло, но я этого не заметил, пока не услышал на берегу отчаянный крик сестры. Она-то знала, что, если меня вынесет на стрежень, я не выплыву. А я самоуверенно поигрывал мускулами, благо организм был молодой и сильный. Когда я сообразил, что надо плыть к берегу, меня уже пронесло мимо деревни и там, слава Богу, я выгреб в протоку, в которую впадала небольшая таежная речка.

Еще запомнились вечера, когда берег и улово (так называется полоса воды вдоль берега, где вода, завихряясь, течет в обратном направлении) покрываются мириадами белых мотыльков, они устилают весь берег и кружат над водой, из которой мелкая рыбешка выпрыгивает и хватает их. Вода буквально кипит от их пиршества. Эти мотыльки и Ниночка вошли потом в рассказ «Была».

Было и еще одно впечатление: сестра собралась в тайгу за черникой и пригласила меня. Я, в детстве увлекавшийся Арсеньевым и мечтавший стать таежным охотником, должен был бы прийти в восторг, но я отказался, опасаясь быть укушенным энцефалитным клещом. Местное население прививают против энцефалита, и то, если кого-то укусит больной клещ, последствия весьма неприятные. Я решил не рисковать без необходимости. Местные ходят в тайгу, потому что некуда от этого деваться. А я могу сходить один раз и быть укушенным – и не пошел. Сестра вернулась из тайги с ведром черники, сняла с себя рубашку и стряхнула ее во дворе, она была полна этих клещей. Такого я, слава Богу, больше нигде не видел. Сейчас в Ленинградской области есть эти клещи, но я за все годы видел их здесь не более трех-четырех раз.

Ну и помимо всего скажу, что за это лето я прочитал «Войну и мир». Я из тех, кто читает медленно, слово за словом. На этот роман мне понадобилось все лето. К слову сказать, библиотека помогла мне слегка расширить эрудицию – я познакомился со статьями Белинского и Добролюбова, а также Чернышевского, огромные тома которых стояли на полках, а в шкафу в коридоре стояло полное собрание сочинений А. Н. Островского, которого там никто не читал.

Еще остались в памяти люди, с которыми у меня установились добрые отношения, – Тоня Вакуленко, жившая по соседству, старшая сестра Лены Подопригора, учившаяся в педагогическом институте, еще один местный парень, с которым мы очень подружились, имя его забылось. А еще был один парень, уже отслуживший в армии, который хотел из ревности к Лене побить меня, но, к счастью, дальше неприязненных отношений у нас не пошло. Ну, а уж вскоре я, как говорят в Ново иль иновке, уехал «на запад». Меня весьма удивляло, что Урал – это тоже запад, хотя для меня, тамбовского уроженца, Урал был востоком.

Очень памятным для меня стало возвращение поездом из Хабаровска до Челябинска. Несколько дней, по крайней мере дня три или четыре, в вагоне ехало человек пять-семь – публика разношерстная, но что-то неуловимое было общим у всех. Один был зэк, возвращавшийся после лагеря, с ним шмара, работавшая во время войны медсестрой, другой – геолог с Дальнего Востока, ехавший в Куйбышев. Третий, кажется, изыскатель из Якутии, которого ограбили (он ехал в Горький), еще кто-то, – и ни у кого не было денег, что само по себе было странным совпадением.