По рельсам, поперек континентов. Все четыре стороны. книга 1

— Да, да, — сказал он, нетерпеливо всплеснув руками — казалось, он встряхивает в кулаке игральные кости. О своем творчестве он упорно не желал говорить; мне даже показалось, что он презирает то, что написал сам. — Я читал лекции в Гарварде. Ненавижу читать лекции — а преподавать люблю. В Штатах мне понравилось, понравилась Новая Англия. И Техас — это нечто необыкновенное. Я был там с моей матерью. Она была уже стара, ей перевалило за восемьдесят. Мы съездили в Аламо.

Мать Борхеса умерла незадолго до пашей встречи, в прекрасном возрасте — на сотом году жизни. В ее комнате все сохраняется в неприкосновенности.

— Вы знаете Остии? — спросил меня Борхес.

Я сказал, что проехал по железной дороге от Бостона до Форт-Уэрта и что Форт-Уэрт меня не особенно впечатлил.

— Надо было ехать в Остин, — сказал Борхес. — Все остальное — Средний Запад, Огайо, Чикаго — для меня пустое место. Сэндберг — поэт Чикаго, но кто он такой? Просто крикун — он все заимствовал у Уитмена. Уитмен был великий поэт, а Сэндберг — никто. Ну, а прочее… — проговорил он, словно бы отшвырнув воображаемую карту Северной Америки. — Канада? Скажите мне, что дала Канада? Ничего. Зато Юг — это интересно. Какая жалость, что южане проиграли Гражданскую войну — вы об этом не сожалеете, а?

Я сказал, что по моему мнению, поражение Юга было неизбежно. Южане жили вчерашним днем и почивали на лаврах, и теперь в Штатах о Гражданской войне забыли все, кроме них. На Севере об этой войне не говорят никогда. Если бы Юг победил, нам не пришлось бы выслушивать все эти томительные воспоминания о Конфедерации.

— Конечно, они о ней говорят, — сказал Борхес. — Для них это была катастрофа, фиаско. Победить они не могли никак — с промышленностью у них было туго, чисто аграрная была территория. Но вот о чем я задумываюсь — так ли ужасно поражение? Где-то в «Семи столпах мудрости» Лоуренс говорит о «постыдности победы», не так ли? Южане были храбры, но получаются ли из храбрецов хорошие воины? Как по-вашему?

Чтобы хорошо воевать, одной храбрости недостаточно, — сказал я, — как хорошему рыбаку недостаточно одного терпения. Смельчаки порой не обращают внимание на опасности, и чрезмерная храбрость, не уравновешенная осторожностью, может стать фатальной.

— Но военных люди уважают, — сказал Борхес. — Потому-то об американцах весь мир вообще-то невысокого мнения. Будь Штаты не торговой империей, а могущественной милитаристской державой, перед ней бы благоговели. Кто уважает бизнесменов? Никто. Люди смотрят на Штаты и видят сплошных коммивояжеров. Видят — и смеются.

Он всплеснул руками, что-то цапнул из воздуха и сменил тему. — Как вы попали в Аргентину?

— Побывал в Техасе, а потом поехал поездом в Мексику.

— И как вам Мексика?

— Разруха, но симпатично.

Борхес сказал: «Я не люблю ни Мексику, ни мексиканцев. Это ярые националисты. Испанцев ненавидят. Что с ними станется в будущем, если они так настроены? Между тем, у них ничего нет за душой. Они просто играют — играют в националистов. Но особенно им нравится разыгрывать из себя краснокожих. Играть они обожают. У них ровно ничего нет, ничего. А воевать они не умеют, верно? Солдаты из них никудышные — мексиканцы проигрывают все войны. Посмотрите, чего смогла добиться в Мексике горстка американских солдат! Нет, Мексика мне ничуть не нравится».

Помолчав немного, он подвинулся ко мне поближе. Выпучил глаза. Нащупал мою коленку и побарабанил по ней, подчеркивая важность своих слов.

— Я этим комплексом не страдаю, — продолжал он, — не питаю ненависти к испанцам. Правда, англичане мне ближе. Когда в пятьдесят пятом я потерял зрение, то решил заняться чем-нибудь совершенно новым для себя. И я выучил англосаксонский. Вот послушайте…

Он продекламировал по-англосаксонски «Отче наш» с начала до самого конца.

— Это был «Отче наш». А теперь вот это — это знаете?

И он процитировал начало «Морестранника»[69].

— Это называется «Морестранник», — сказал он. — Разве не прекрасно? Во мне есть английская кровь. Моя бабушка была родом из Нортумберленда, а другие наши родственники — из Стаффордшира. «Мы, англичане, — саксонцы, кельты и датчане», — так, кажется?[70] Дома мы всегда говорили по-английски. Отец со мной говорил по-английски. Может быть, я отчасти норвежец — в Нортумберленд приходили викинги. Да, Йорк… Йорк красивый город, верно? Там мои предки тоже жили.

— Робинзон Крузо был родом из Йорка — сказал я.

— Правда?

— «Я родился в каком-то там году в городе Йорке в зажиточной семье…»

— Верно, верно. Я запамятовал.

Я сказал, что по всему северу Англии распространены норвежские фамилии — например, Торп. Это и фамилия, и топоним.

Борхес сказал: — Как немецкое Dorf.

— Или голландское dorp...

— Занятно. Вы знаете, я ведь сейчас пишу рассказ о человеке по фамилии Торп.

— В вас проснулась кровь нортумберлендских предков.