По секрету всему свету

В кустах малины маячил белый платок, он, то исчезал, то появлялся снова. Баба Шура жила через дорогу, выше на дом, возле самого леса. А сейчас она рвала траву и складывала ее в ведра. Маленькая, худенькая старушка и очень шустрая, торопливо работала.

— Привет! Как дела? — спросила я, зайдя в огород.

— Оля! Да вот, трава наросла.

— Помочь?

— Да я уже справилась. У бабки была?

— Ага. Там папка белье будет стирать, она никому больше не доверяет.

— А, вот она что. Ну, пойдем, что ли в хату, сейчас руки обмою. — И она пошла в другую сторону огорода, где стояли старые ветвистые ранетки, но все еще дающие приплод и радующие нас осенью ароматными яблочками. Сад из семи разных ранеток казался нам большим и привлекательным, особенно весной в своем благоухающем и белоснежном цветении, привлекающий много пчел, шмелей, мух. Весной ранетки жужжали и гудели. Баба Шура отмыла руки в железной бочке и пошла в дом, а я следом за ней. В маленьком домике, состоящем из кухни и двух комнат, было уютно и тепло от натопленной печи. Всюду самотканые дорожки и кружки, связанные хозяйкой, кровати с красивыми покрывалами и большими подушками. В кухне самодельный буфет и стол-буфет, сделанные когда-то хозяином. Бабушка, последние полтора года жила одна. Муж Иван (наш дед) бросил ее и уехал к себе на родину в Липецкую область, там жила его первая жена.

Я села к столу-буфету, рядом с окном, а баба Шура суетилась возле печи — наливала суп «Щи».

— Давай поедим, пока горячие, они вкуснее, — сказала она. — А ты нарежь хлеб, он в столе. Я открыла дверцы стола-буфета и оттуда пахнуло хлебным духом да чем-то прелым — это заплесневевшие оладьи. Бабуля, несомненно, была хорошей хозяйкой, но буфет ее редко убирался. Она забывала про него или не успевала за суетой. И мне пришлось вытащить тарелку с оладьями и поставить на стол.

— Баб Шура, это нужно выкинуть.

— Хорошо. А я все собираюсь убрать и забываю, — проговорила она, уже что-то смакуя во рту и громко причмокивая. — Хлеб нарежь.

— Уже режу.

Суп «Щи» был очень вкусным, пожалуй, я ничего вкуснее не ела. Он получался у бабушки каким-то особенным, как говорят «со смаком», хотя приправ она не добавляла, кроме черного перца и лаврового листа. Пожалуй, она знала какой-то секрет. Да и стряпня у нее была превосходная: оладьи, блины, булочки, каральки — пальчики оближешь. Над столом висели часы «Кукушка». Механизм часов был поврежден, и поэтому кукушка путала время, а иногда и вовсе не могла полностью выйти из окошка — высовывалась. Открывала рот без звука, в ней что-то трещало и щелкало. Вот и сейчас, она обманула нас на два часа, но очень громко и уверенно.

— Ох, уже час, — сказала хозяйка, обернувшись в комнату, там висели часы с маятником под стеклом и глухо чакали. — Как там бабка поживает, не болеет?

— Да. У нее все болит: ноги, руки, спина. Она мне ноги показывала — совсем синие в бугорках, венах, — ответила я с грустью.

— Сидит много, ничего не делает, а она меня старше на два года. Из другой комнаты вышла трехцветная кошка с белой грудкой и молча села напротив хозяйки, которая смаковала куриную косточку из супа, громко причмокивая. Кошка облизнулась и встала передними лапами на табурет. И так стояла, глядя на хозяйку.

— Кис, кис! — позвала я ее

— Да она же глухая, — сказала баба Шура, с полным ртом.

— А я забыла, всегда забываю. Как-же плохо быть глухой, а слепой еще хуже. Как твой глаз?

— Пелена стоит и мутно вижу.

Я знала, что баба Шура стала слепнуть на один глаз, с тех пор, как уехал ее муж. Ее переживания, частые слезы — отнимали у нее здоровье. Прожить всю жизнь вместе, родить 6 детей, вырастить, а потом, под старость лет, все бросить и уехать — никак не укладывалось в ее голове.

«Как он мог так поступить, и правда — больная голова», — часто говорила она со слезами на глазах.

А он писал, вполне, грамотные письма о том, что живет неплохо в домике своей покойной жены (первая жена умерла несколько месяцев назад) и возвращаться не собирается. Это еще больше расстраивало бабу Шуру. Она молчала, уходя в свои мысли и плакала.

— Баб Шура, спасибо накормила. Куда убрать тарелку?

— Да оставь, я приберу.

— Спасибо. Мне пора идти к бабе Марусе. Как там у них дела..?

На улице все еще было прохладно и ветрено да сырая трава и земля. В огороде два дерева: черемуха и мелкая ранетка — свисали над головой, закрывая маленький дворик своими ветками, образуя тень.

Первая партия постельного белья уже вертелась в стиральной машинке полуавтомат, вспенивая мыльную воду. Отец с бабушкой Марусей стояли над кучей белья и о чем-то не громко спорили. Я встала рядом. Папка, почти ничего не понимающий в стирке, делал вид опытной прачки и давал советы своей матери. А она утверждала, что прошлый раз, он стирал по-другому. Я улыбалась, глядя на них, хотя не понимала, о чем идет разговор.

— Ну ладно, стирай, как знаешь, — сдалась мать и пошла в кухню.

— А что она хочет? — спросила я у отца.

— Да, она сама не знает. Говорит полоскать тоже не надо, дождем вымоет.

— Пап, тебе помочь?

— Да нет, не надо.

— Ну я пошла.