По Семиречью

Тогда я разжигаю костер. Саксаул щедро излучает тепло, не хуже пустынного солнца. У костра я отогреваю озябшую личинку. Под ее потемневшей кожей начинают энергичнее сокращаться мышцы, слизистая оболочка еще больше мутнеет, становится голубой, подсыхает, и вот неожиданно личинка сгибается рывком в скобочку, скрючивается и превращается в шарик. Под оболочкой шарика шевелится голова. Она скользит по бокам и заделывает щель, образованную на сгибе тела. Потом, медленно повертываясь слева направо, отслаивает легко отстающую от тела шкурку. Вот совершен один оборот — оболочка становится прозрачной; за ним следует второй, третий. Хозяйка сооружения уже находится в беловатом прозрачном мешочке. Он еще тесен и не имеет форму правильного шара. Но личинка усиленно его раздвигает в стороны блестящей головкой, поглаживает полукруглой лакированной переднеспинкой, будто для этого и приспособленной.

Проходит час. Костер потух, но жаркие угли пылают. Личинка уже во вполне приличном круглом шарике. Но она зачем-то прокалывает челюстями в его оболочке крохотные дырочки: сперва чуть ниже «экватора» шарика, потом еще ниже. Может быть, для вентиляции? Но вскоре же, выделяя изо рта легко застывающую жидкость, личинка замазывает ею дырочки. Теперь каждый прокол снаружи выглядит как маленький шипик. Наверное, шипики служат своеобразным укреплением стенок сооружения.

Минует еще час. Домик темнеет, работа закончена, строительница погружается в состояние покоя. Хорошо бы узнать, кто выйдет из круглого домика.

Тогда я вновь разыскиваю растения с лиловыми цветами, собираю с него шарики и вскрываю их. В первом я вижу спеленатых, будто мумии, десяток куколок паразита-наездника. Они совершенно неподвижны, но из них скоро выйдут на свободу взрослые насекомые, и тогда берегитесь личинки, не поможет вам и слизистая оболочка! Из второго вываливается куколка крошечного жука-слоника. И я вспоминаю, что, когда подошел к кусту с шариками, с его веточек упали какие-то серые, невзрачные комочки. Вот и сейчас они лежат под кустиком на светлой почве. Я собираю их и внимательно рассматриваю. Серые комочки — чудесные слоники-ционусы. Они крепко сжали ноги, согнули голову с хоботком и стали совсем как соринки. У каждого слоника сверху на теле по две черные точечки. Слоников, оказывается, уйма, только они плохо заметны. Загадочные личинки в домиках — их потомство. Здесь слоники рождаются на свет из куколок в круглых домиках, проводят брачное время, кладут яички и здесь же кончают свою жизнь.

Так вот кто хозяин круглых шариков!

В одном месте пришлось особенно далеко обходить скалы. Они нависли почти вертикальной стеной над рекой, и с их высоты река казалась неправдоподобно маленькой извивающейся ленточкой с зеленой каемкой лесов.

Нелегко перебираться с камня на камень, карабкаться по неустойчивым щебнистым осыпям. Иногда цепляешься за скалу, а она легко раскачивается: вот-вот пошатнется и покатится книзу. Подъем на высокий отвесный утес почти закончен. Вдруг со скалы поднимается большой черный орел. Там, где он сидел, гнездо из веток и земли, очень старое, в диаметре метра два с половиной, высотой около метра — целая гора. Должно быть, этому орлиному сооружению сотни лет. В самом центре гнезда белеет крупное яйцо.

Распластав крылья, орел поднимается все выше и выше. С красных обрывов вылетают еще два орла. Птицы встревожены появлением человека и все вместе описывают надо мной круги.

Отсюда до пустыни, примыкающей к каньонам, совсем недалеко. Не выбраться ли наверх полюбоваться просторами? Эта мысль давно меня занимала. Поэтому, поднимаясь в очередной обход с реки через скалы, я предусмотрительно захватил с собой воду. И опять карабкаясь кверху, пробираюсь над обрывами.

Взглянув вниз с одного из обрывов, я невольно отшатнулся. Скалы торчали отвесно, и река шумела далеко под ними внизу. Что-то осталось от этого ощущения опасности в сознании. Страшный обрыв потом снился несколько ночей.

Крошка-плагиолепус

В ложбине между скалами возле глубокого каньона я вижу рой мелких насекомых. Он поднимается кверху, и тогда на светлом небе мечутся черные точки. А когда опускаются в ущелье, на фоне коричневых скал, погруженных в тень, вспыхивают мириады золотых искринок. Маленькие пилоты, сбившись кучкой, то выстроятся высоким столбом, то сплющатся узкой плоскостью, то рассыплются в стороны, то собьются в тесный, беспорядочный клубок. И все это дружно, сразу, будто по особым сигналам, выработанным многими тысячелетиями и переданным по наследству.