По шумама и горама (1942) (СИ)

— в силу более «вязкого» и упорного сопротивления партизан отложена переброска 342-й дивизии на восточный фронт, где она действовала с марта под Ржевом, в районе Сапегино-Петушки-Палатки.

Глава 4 На рывок

И снова арестантская в бывшем полицейском участке, только рангом повыше — одиночка, не общая, с железной кроватью и железным столиком. Разве что надписи на стенах те же самые — «Чтоб вы сдохли, фараоны!», «Жандармы — сволочи» и прочее в том же духе, включая непременное «Поцелуйте меня в задницу». Безусловным украшением камеры служил крайне обстоятельный, в три столбца, список супов, соусов и закусок, на изучение которого я потратил минут пятнадцать.

После чего вернулся к обдумыванию мысли, что количество кутузок в моей жизни растет, неровен час, вырастет и количество кладбищ — первым быть почетно, но вот стать первым, расстрелянным по приговору трибунала в Фоче…

Но роту!!! Роту за что? Кому-то завидно стало, что мы лучше всех вооружены? Так мы и работаем больше прочих.

Изматерился, отбил кулаки о шершавую стену, выдохся, плюнул и решил, что вряд ли меня собираются судить ночью — по обмолвкам конвоиров, процесс намечен на завтра. Заснул мгновенно, сказалась усталость последних дней и проспал все на свете, пока меня не разбудили громкие препирательства в коридоре.

— Я тебе не пущу! Я тебе не пущу! Кормить его ты сам будешь, да? — наседали два звонких голоса.

В ответ глухо бубнил часовой, но мужчине и одну женщину не переспорить, а тут их двое — завтрак мне притащили Живка с Альбиной. Чмокнули в неумытую рожу, развернули полотенце и выставили парящий мясным духом горшок с лонацем, овощным рагу. Есть не хотелось совершенно, я черпнул раз, другой, посмотрел, как печально девчонки подперли щечки кулачками и принялся отрабатывать мордой и ложкой, делая вид, что все отлично.

— Та-ак, — раздалось от двери, — это что здесь происходит?

— Ой! — и моих кормилиц как ветром сдуло, а на их место нарисовался Милован.

— Жалобы есть?

— На что? Тепло, сухо, никуда по снегу ползти не надо, накормили вот…

Джилас уселся на нары, и, поглядывая как я приканчиваю принесенное, рылся в своей объемной сумке.

— Совет нужен, — и сунул мне несколько машинописных листов.

Я чуть было не вытер ими руки после еды, но спохватился, прочитал и сложил на столике перед собой. Забавно — меня тут судить собираются, а член Верховного штаба за советом приходит. Или ему надо успеть до того, как меня грохнут?

— Что скажешь?

— Не сработает.

— Почему?

— Вы приманиваете кошку не мясом, а горчицей.

Милован фыркнул, взлохматил шевелюру и сосредоточенно взглянул на меня:

— Объясни.

— Ты «Бравого солдата Швейка» читал?

— Конечно! — улыбнулся главный партизанский пропагандист.

— Как Швейк собак ловил, помнишь? На мясо или печень, то есть на то, что они любят.

— Ну, так то собаки…

— Гашек у большевиков был комендантом Бугульмы, и ему однажды потребовалось, чтобы монахини вымыли казармы. Так он им не про мировую революцию рассказывал, а цитировал апостола Павла, второе послание фессалоникийцам, «кто не хочет трудиться, тот и не ешь».

— Погоди, — подозрительно нахмурился Джилас, — а откуда ты это знаешь?

Вот черт… А, семь бед — один ответ, неизвестно, доживу ли до завтра…

— Сестра Варвара, как раз из того монастыря, из России выбралась, здесь осела, с мамой дружила, у нас дома бывала. Много интересного рассказывала.

Милован хмыкнул, а я выдохнул — пронесло, и продолжил гнуть свою линию.

— Социальная революция это все хорошо, и даже жизнь без угнетателей это прекрасно, но о чем думает крестьянин в первую очередь?

— Так о земле же, что тут гадать.

— Вот, а у тебя об этом ни слова. «Долой короля», «права трудящихся» и прочие страшные или непонятные вещи. И еще колхозами пугаете.

Вид Милована полностью соответствовал междометию «Чойта». А я излагал основы маркетинга:

— Когда там коллективизация в СССР началась?

— Тринадцать лет назад, — мгновенно ответил Джилас.

— И все время газеты, попы, начальники долбили, что колхозы зло, что всех расстреляют, что большевики имущество отберут, а баб сделают общими.

Милован фыркнул.

— Да, неправда, но люди привыкли и поверили. А веру сразу не сковырнешь. Вот если я начну тебе рассказывать, что усташи хорошие, ты меня сразу нахрен и пошлешь.

— Так они…

— Да, они. Но в обоих случаях есть предубеждение, неважно, истинное или ложное. Важно, что его с ходу не преодолеть, а дров наломать можно.

Так, ладно, а с чего это я так раздухарился? Решил напоследок вывалить все, что знаю? Рано помирать собрался, рано, но Милован слушает и надо пользоваться случаем. Рассказал я ему анекдот про кошку, горчицу, добровольно и с песнями:

— Так и тут, всегда можно устроить так, что крестьяне сами в колхозы побегут.

— И как ты это видишь?

— Ну, например… — зачесал я в затылке. — Прогрессивный налог. За каждый следующий дулум земли платить больше. А коллективным хозяйствам — послабление.

— Так кулаки сразу под себя «колхозы» оформят.