По шумама и горама (1942) (СИ)

Поначалу я хватал воздух ртом и слова вымолвить не мог, но потом оклемался. И не сказать, чтобы напугался уж очень сильно — видимо, уже попривык к постоянной опасности, но все равно, неожиданно, да и не самое приятное событие в жизни.

— Остальных не трогали?

— Только быстро опросили, — отчитался Бранко, — забрали документы и велели из города не отлучаться.

Вот и пойми, что это было, но есть еще один важный момент:

— Мины на месте, в тайнике?

— Да, и сторожки не нарушены.

— Сами нигде не прокололись?

— Вроде нет, нам-то ничего не предъявили.

— Сворачиваемся и уходим? — не очень уверенно предложил Небош.

— Ни в коем случае. Тогда они сразу поймут, что дело нечисто. Действуем, как ни в чем ни бывало.

И я с обедом в узелке поперся к воротам станции, где полчаса стоял с глупой улыбкой под смешки стражников пока один из них не сжалился и не развернул меня домой со словами, что Марко сегодня не придет. А на мой вопрос «Почему?» только хмыкнул.

Но второй пробурчал в усы «Потому что Баньица» и меня продрало морозом вдоль позвоночника.

Криво улыбаясь и едва переставляя ноги, я поплелся на квартиру.

Баньица. Допросный и расстрельный лагерь.

В каких-то трех километрах от нас.

Создали его в бывших казармах югославской армии как лагерь военнопленных еще летом, потом туда свозили цыган и евреев, а после объявления Белграда «юденфрай» его больше заполняли противники режима. Партизаны, четники, подпольщики, интеллектуалы. Подследственные, приговоренные, заложники, смертники.

При том, что лагерь официально подчинялся недичевской администрации и во главе него стоял полицейский комиссар Вуйкович, на деле всем распоряжались немцы, и это было хуже всего. У сербов еще можно было надеятся как-то выцарапать Марко, но вот если он попал в лапы гестапо…

Бранко, Глиша и Небош продолжали ходить на работу и очень осторожно выведывали, что инкриминировали Марко. И по всему получалось, что никто ничего не знает — ну бегал посыльный по станции, ну однажды получил выговор, за то, что объедки бросил, но не в тюрьму же за это! Даже начальство разводило руками. А я отправился изображать дурачка уже к лагерю — может, примут передачку?

Казарму, судя по всему, построили между мировыми войнами — стиль хрущевок, ничего лишнего. Трех-четырехэтажное здание в серенькой штукатурке, два забора вокруг — внутренний сплошной и наружный из колючей проволоки, здание охраны при въезде, пыльная дорога, поросшие травой канавы.

Тоскливое место.

Но там ждал очередной облом — ничего не отвечали, ничего не принимали, родственников попавших в лагерь гоняли от ворот сербские стражники, а над всем довлела новопостроенная вышка, с которой ощетинились четыре пулемета. Люди с кульками и узелками толпились на другой стороне от входа, бродили вдоль проволоки в надежде увидеть своих близких или пересказывали друг другу слухи и отрывочные новости.

— Если не к немцам, то еще ничего…

— Главное не в первую категорию, их чуть что, сразу же стреляют…

— Мой вроде в третьей…

— Подследственный?

— Да кто их поймет, ничего не объяснили, сграбастали ночью и все. Но на работы гоняют, мост строить, вот жду, может, повидаюсь.

— Если на работы, то третья точно, первой и второй выход только в Яйинцы.

При названии деревни в пяти километрах все испуганно примолкли — туда возили на расстрелы. Сперва евреев, потом, не заморачиваясь судебными тонкостями, оставшихся еще от королевства заключенных, а теперь заложников.

— Недавно, — шепотом поведала крестьянского вида тетка в кофте и черном платке, — пятьсот человек стреляли, прости нас Боже!

— Ох, лишь бы моего на стройки гоняли, хоть в Обреновац, хоть в Панчево, пешком дойду, лишь бы поглядеть, как он!

Передачу у меня никто, разумеется, не принял, но распотрошить распотрошили. И даже наградили пинком за то, что не принес сигарет. Оставалось только глупо улыбаться и нудеть «Дяденька, пустите к брату!»

Дождаться, пока стражникам это надоест, не получилось — за воротами гуднула машина, один из пришедших попросту оттянул меня за рукав в сторону, и в Белград укатил военный «Хорьх» с плоским радиатором и тентованным верхом, оставив нас чихать от поднятой пыли.

Но мне показалось, что на заднем сиденье мелькнула светлая голова братца…

Машина вернулась только когда стемнело и я не смог разглядеть даже сколько в ней человек.

— Что на станции? — спросил первым делом, вернувшись на квартиру.

— Все, как обычно, — пожал плечами Бранко. — Работа, начальство, поезда.

— Меня только про Марко спрашивали, кто он и откуда, ответил по легенде, — шмыгнул своим шнобелем Небош.

— И все? — недоверчиво спросил я.

— И все, — подтвердил Бранко и добавил: — Меня в обходчики переводят, смогу мины вместо Марко поставить.