По шумама и горама (1942) (СИ)

После взятия Плевли наступил период благосклонности и я потихоньку развивал отношения, добиваясь их перевода в горизонтальную плоскость, но в некий момент Альбина резко переменилась и все мои поползновения отсекала. Что характерно, охладел и Арсо — но ему-то с чего? И середине января, когда только началось наступление немцев, я отловил начальника Верховного штаба и припер к стенке вопросом — а что, собственно, происходит?

Ответ меня без малого убил. Действовать в качестве командира штурмовой роты под именем Владимира Сабурова или Иоганна Вайса никак невозможно, и я не придумал ничего лучшего, чем взять в качестве псевдонима свою реальную фамилию, Мараш. Но это там, в Москве, в XXI веке всем пофиг, Мараш я, Сабуров, Ганжа, Каценелинбойген или вообще Фуфлачев, а тут в Черногории кланы. И между кланами, точно как у басков, сицилийцев или чеченцев, кровная месть.

Вот Йовановичи с Марашами и резались уже почти сто лет, оттого Арсо и Альбина от меня и шарахнулись. Рассудком они все понимали, но если тебе с детства талдычат, что Мараши — враги и злобные твари, то это неизбежно проявляется в отношениях. И хорошо хоть не ножом под ребра, а просто отстранением. Монтекки с Капулетти, иху мать, шекспировские страсти.

Хотя Аля могла и убить, стоило мне лишь заикнуться о наличии исподнего у медицинского отделения. И вовсе я не собирался проверять лично, меня вполне устроило заверение Живки, что все получили и надели мужские кальсоны, ботинки шипованы, балаклавы и варежки имеются. Но Альбина все равно не удержалась и саркастически бросила:

— Ты же русский, ты же не должен боятся холода!

Ну, ответ на это известен давно и я не замедлил:

— Русский не тот, кто холода не боится, а кто тепло одет!

И отправился расписывать роте боевую задачу — именно нам предстояло взять мосты и потом прикрыть колонну бригады со стороны аэродрома в Райловаце, где торчал целый домобранский батальон охраны.

Перед самым маршем я даже смотр провел.

Выстроил роту и бегом-бегом, чтобы на морозе не держать — кто как застегнут, наличие НЗ в виде сланины, маскнакидки, сухпай, все ли в порядке с обувью, убраны ли затворы во внутренние карманы… Да, на марше только так, нафиг надо, чтобы смазка застыла.

— Кто затвор потеряет, тот новый будет добывать в бою! Ясно?

Строй весело согласился, а я поймал себя на том, что бессознательно копирую своего армейского старшину, Казимираса Гедиминовича Урбониса. Он бы, наверное, глядя на нас порадовался. Ну и нарядов навешал, без них же как без пряников. Потому как армейского единообразия у нас не наблюдалось. По большому счету, его даже в самой уставной армии в боевых условиях не наблюдается, а мы вообще партизаны. Что не дает нам индульгенции на расхлябанность и легкомыслие.

— Ну что, — я стряхнул льдинки с бровей, — к маршу готовы?

— Готовы! — загомонила рота.

— Молодцы, все девойки ваши!

В строю хохотнули, только из медицинского отделения раздался глумливый голос Альбины:

— А зачем нам девойки? Нам девойки не нужны, мы сами девойки.

— Ну, вам момци, — пробасил Бранко, вызвав общий ржач.

Это хорошо, что ребята смеются, мораль на высоте, мы сейчас горы свернем…

Коча махнул рукой и бригада двинулась из Кремеша вниз, к долине Босны, по нашим следам. Брать мост решили в Семизоваце — и от Сараева немного дальше, и охраняли его, по данным разведки всего человек двадцать домобранов и дюжина жандармов.

Но мы не учли, что в такую холодрыгу они предпочтут сидеть в теплой казарме, а не торчать на морозе и ветру над рекой — мост не охранялся вообще. И пока мы разоружали местный «гарнизон», разыскивали грузовики и занимали железнодорожную станцию, случилась вторая неучтенка.

Только мы расставили у моста патрули, как со стороны Сараево показался поезд. Бранко тут же скомандовал пулеметчикам занять позиции по сторонам дороги, но к мосту, наперерез железке, уже подходил первый батальон бригады…

— Марко, шаховницу сюда! — крикнул я названному братцу, указывая на хорватский флаг над павильоном.

Парень метнулся мухой и когда поезд остановился, на перроне стоял небольшой строй из десяти человек в черном под знаменем Независимого государства. Только два пассажира сошли в Семизоваце, поезд гуднул и под печальным взглядом местного железнодорожного служителя, которому в спину упирался автомат одного из бойцов, отправился дальше, в сторону Зеницы.

— Что за поезд? — тряхнул я управника станице.

— По расписанию, — флегматично пожал плечами путеец, — позвольте мне уйти, холодно очень?

Все это с изумлением наблюдал появившийся к развязке Коча, и мне оставалось только передать станцию и мост под охрану арьергарду бригады вместе с шаховницей.

— Зачем? — только и спросил Коча.

Вместо ответа я ткнул в расписание на стене:

— Через час будет еще один поезд. Встретить, будто мы хорваты. Сейчас ребята притащат кокарды и прочее, что мы у домобранов реквизировали, не отличить будет.

Коча кивнул и задал следующий вопрос:

— А с грузовиками что?

— Лука! Что у тебя?

— Изъяли пять машин, три завели, две отогревают!

— Отлично, — повеселел командант. — Забирай минометы и дуйте в Бойник.