По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Эта вырвавшаяся горячая, но искренняя фраза, видно, подбодрила солдат. Они умолкли и медленно, но ни на шаг не отставая, плелись вокруг меня, тяжело дыша и вытирая с лица пот. Наконец, мы забрались на вершину холма и, взглянув вперед, застыли на месте. А впереди, на расстоянии версты, на гребне противоположной возвышенности виднелись темные массы каких-то людей, проектировавшихся на фоне белесоватого от зноя неба. Эти толпы, подобные тучам саранчи, занимали почти весь гребень и находились, казалось, тоже в оцепенении. Мы все молча смотрели вдаль на темные колонны и в первое мгновение думали, что это наши войска, не предполагая, чтобы австрийцы могли быть уже так близко. Но вдруг эти людские волны зловеще заколыхались, большие массы раздробились на мелкие группы, в разных направлениях задвигались какие-то точки, на гребне, таким образом, все зашевелилось, и через минуту отчетливо было видно, как выделялись длинные цепи и быстро задвигались в нашу сторону, делая перебежки.

– Ваше благородие! «Он» наступает! – с оттенком ужаса воскликнул один из солдат.

Сомнения не было, противник действительно перешел в наступление. В этот момент к нам подскакал на хрипевшей, взмыленной лошади казак и взволнованно подтвердил то же самое. Все засуетились. Послышались какие-то дикие голоса вроде «Ребята, ложись!..» или «Ховайся (прячься) за скирду!..»

В первую минуту я сам очень заволновался и почувствовал, как лихорадочная дрожь пробежала по моему телу, а сердце молотком застучало в груди. Увидев, что командир 4-го взвода прапорщик Ракитин отдает моей полуроте, оставленной штабс-капитаном Василевичем в резерве, какие-то распоряжения помимо меня, я не сдержался и закричал:

– Прапорщик Ракитин! Потрудитесь исполнять мои приказания, так как здесь полуротой распоряжаюсь я, а не вы!

Я бросил ему эту фразу не потому, что желал его осадить, а потому, что заметил паническое настроение солдат, испуганных неожиданным появлением и наступлением врага, и каким-нибудь энергичным действием хотел вернуть их к спокойствию и порядку. После этого я приказал полуроте рассыпаться в цепь и залечь тут же, на сжатом поле. «Вот оно начинается…» – промелькнуло у меня в голове, и я, сняв фуражку, прочел молитву, которую дала мне мать перед отъездом на войну.

Многие солдаты истово крестились. Мы лежали на откосе, обращенном в сторону противника, так что нас было видно как на ладони. Перед нами пролегала широкая с деревней Жуковом посредине лощина, отчасти закрывавшаяся нашему взору небольшим бугорком, лежавшим впереди нас в нескольких десятках шагов и вдававшимся в нее наподобие полуострова. Благодаря этому выступу была видна только часть деревни Жукова. Первая полурота со штабс-капитаном Василевичем и поручиком Пенько залегла немного правее выступа. Оттуда то и дело слышались нервная ругань поручика Пенько и его громкие команды:

– Взвод, пли! Первое и второе отделения – двенадцать, третье и четвертое – четырнадцать!.. Взво-о-од… пли!