По следам Александра Великого

31 августа (12 сентября) 1801 года. Российская империя. Ладожское озеро неподалеку от Шлиссельбурга. Дмитрий Викторович Сапожников, лейтенант Российского флота и кавалер

– Навались! – скомандовал я, и гребцы изо всех сил рванули весла, да так, что лопасти выгнулись под напором воды. 20-весельный баркас мчался по глади Ладожского озера, приближаясь к стоящей на якоре старой двухмачтовой шняве. Мы решили сегодня испытать новое оружие, которое могло стать своего рода «вундервафлей» в борьбе с британским военным флотом.

Впрочем, новым его можно было назвать условно – катера, вооруженные шестовыми минами, неплохо повоевали на Черном море и на Дунае во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Только тогда они были паровыми, а сейчас, из-за отсутствия надежного парового двигателя, шестовую мину к цели транспортировал обычный баркас или вельбот.

Наша конструкция представляла собой заряд пороха весом до полутора пудов, находившийся в медном цилиндре и прикрепленный к концу восьмиметрового шеста. Почему порох, а не что-либо более подходящее? Причина была проста – мы, конечно, работали над новыми видами взрывчатки, и я мог со всей осторожностью утверждать, что первые результаты оказались весьма многообещающими. Но до готового продукта было еще далеко, так что пришлось скрепя сердце, довольствоваться порохом.

С взрывателем тоже были сложности. С помощью электричества взорвать заряд было невозможно из-за отсутствия электровзрывателей. Оставался только старый добрый способ подрыва – с помощью колесцового замка, который приводился в действие в момент удара миной о борт вражеского корабля. Капсюли вот-вот должны были изобрести, но ждать мы не могли – взрыватели, равно как и взрывчатка, нужны были прямо сейчас.

Шест с цилиндром крепился к баркасу с помощью подвижной конструкции, позволявшей выдвигать мину из походного положения в боевое и управлять ей как рычагом. Подобные шестовые мины мы решили использовать для нейтрализации британской эскадры, базировавшейся в Гибралтаре.

Я отдавал себе отчет в том, что команда баркаса, имевшего на вооружении шестовую мину, в момент атаки рисковала своей жизнью. Поэтому, посовещавшись с Лешей Ивановым и адмиралом Ушаковым, мы пришли к выводу, что набирать гребцов и минеров следует среди добровольцев («охотников», как тогда их называли), а производить налет на стоящие на якоре вражеские корабли следовало в условиях плохой видимости – ночью, а если днем, то под прикрытием дымовой завесы.

Два баркаса должны будут установить с помощью примитивной дымовой шашки нечто вроде непроницаемой ширмы между атакуемым кораблем врага и баркасом, вооруженным шестовой миной. Выскочив из клубов дыма, баркас должен был взорвать корабль противника, и, если ему повезет, снова скрыться в дыму. Для надежности крупные корабли следовало атаковать двумя или даже тремя баркасами.

Проверить наши умозаключения в реальной обстановке мы решили на Ладоге. Для этого решено было пожертвовать старой шнявой, которую и без того собирались отправить на дрова. Ее установили на якорь недалеко от государевой тюрьмы, и вот теперь я, управляя баркасом с шестовой миной, атакую первую жертву пока еще нового оружия.

Почему именно я? Мне очень не хотелось, чтобы во время испытания кто-то из гребцов или минеров пострадал. Нет, я прекрасно понимал, что мое присутствие – это еще не гарантия полной безопасности, но все же мне почему-то казалось, что со мной все пройдет без каких-либо косяков, и уж тем более без жертв…

Бах-бабах! Мина, привязанная к концу шеста, со всей дури ударилась о борт обреченной шнявы. Неслабо рвануло! «Что это так бумкнуло?»[44]

Столб черного дыма и воды поднялся до клотиков шнявы. Я на какое-то время оглох и не понимал, что говорят мне гребцы, сидящие в баркасе. Мне казалось, что они просто открывали и закрывали рты, как оглушенные браконьерами караси. Однако мне было ясно, что сейчас на нас сверху посыплются обломки. И я жестом отдал команду как можно быстрее отплыть от обреченного судна.

То, что оно обречено, было ясно всем – в борту корабля-ветерана зияла огромная пробоина, а сама шнява довольно резво погружалась в воду. Я осмотрел своих подопечных – вроде все целы. Хорошо, что я велел гребцами и минерам загодя изготовить что-то вроде примитивных берушей. Уши вроде у всех были целы. Правда, следы контузии присутствовали – некоторые трясли головами, да и взгляд у них тоже был слегка ошалелый.

Звон у меня в ушах вскоре подзатих, и мне стали слышны восторженные крики людей, наблюдавших с двух других шлюпок за нашей лихой атакой. Я посмотрел на то место, где всего несколько минут назад стояла на якоре шнява. Она уже полностью погрузилась в серые воды Ладоги. А на волнах колыхались какие-то деревянные обломки и оглушенная мощным взрывом рыба.