По следам дикого зубра

— Я придумала небольшую хитрость. Как вы отъехали, вот над этим мостом на высоте груди протянула ниточки. Может, это смешно, по-женски… Но прошлой ночью они оказались порваны. Следы сапог и коня на съезде, где я нарочно пригладила глину. Человек направился к сторожке, но саженей за сто свернул вверх по Молчепе. Идти за ним я побоялась, день провела в лесу, но никто не показался. Вот, собственно, и все.

Искать человека в дебрях у Молчепы — дело трудное. Все-таки скорее для очистки совести мы побродили на версту-другую от караулки, свежих следов не обнаружили и сошлись на том, что Саше, когда мы уедем, придется проявить особенную осторожность. Это был недобрый человек. Будь у него честные намерения, попросил бы приюта, как и положено в горах.

Ночью что-то не спалось, я встал и вышел. Саши не было. И постель Кожевникова в пристройке пустовала, матрац холодный. Значит, они ушли с вечера, как только мы заснули. Ясно — куда.

Тревога удержала меня во дворе. Свежая, влажная ночь, наполненная гулом реки, укрыла горы. Черные пихты стояли у самой сторожки. И люди в ночном походе… Понятно. Если в лесу бродит неизвестный, без костра он не обойдется. А костер далеко заметен. Потому и пошли в темноту.

И тут далеко-далеко едва слышно хлопнул один, потом второй и третий выстрел. Я нервно заходил возле домика, не зная, что предпринять.

Вышел Филатов, спросил, почему не сплю. Сказал ему о выстрелах.

— Может, пойдем поищем?

— Разойдемся. Троп много. Только силы растратим.

Он сел, чиркнул спичкой. Шел четвертый час.

На сеновале завозились остальные. Потянуло махорочным дымом. Плотники закурили.

Лишь около восьми, когда солнце пробило туман, а завтрак остывал на столе, из лесу вышли Кожевников и Кухаревич. Катя бросилась им навстречу:

— Где вы были? Что произошло?

— А ничего не произошло, — пробасил Кожевников, искоса глянув на плотников. — Оленей твоему муженьку показал.

— А выстрелы? — очень некстати спросил Филатов, далекий от наших лесных дел. — Отыскали этого неизвестного?

Вот святая простота! Теперь будет известно в Хамышках да и в Псебае.

Когда мы остались вдвоем, Саша огляделся и вполголоса сказал:

— Знаешь, где накрыли незваного? На лесном перешейке перед лугами. Кожевников точно знал… Увидели отблеск костра, но он не спал, мерзавец, и конь наготове. Ветка под ногой у меня треснула, он на звук выстрелил, вскочил в седло — и как растаял во тьме.

— Но и вы стреляли!

— А как же! Раз он начал… Честный человек не побежит. И знаешь, кровь на кустах нашли. То ли в коня угодили, то ли в самого. Поискали кругом, на луга вышли, там след по росной траве видный. Ускакал к Холодной.

— А у костра?

— Чисто.

Развернули карту. Куда поедет, если ранен?

— Скорее всего, самого поранили, а не коня, — предположил Саша. — Коня бросил бы.

— Если так, то выйдет он в Хамышки. Но там долина трудная, да и побоится, что встретим его, опередим. Значит, в Псебай подастся.

— Чего ему надо? — задумчиво произнес Саша.

Пожалуй, он подумал, что выслеживают их с Катей. Я думал совсем о другом человеке.

Выехали мы с большим опозданием, лишь ночью прибыли к Телеусову. Здесь распрощался с Филатовым, который готовился добыть зубра на чучело. Алексея Власовича отдельно попросил послушать, нет ли у них или в Сохрае разговора о раненом человеке, и уже утром поспешил в Псебай.

Дом тети Эмилии стоял сиротливо, с закрытыми ставнями. Еще не приехала. Едва я зашел к себе, как отец подал депешу. Ютнер вызывал меня в Петербург.

И от Дануты было короткое и ласковое письмо. Придвинулось время каникул, она готовилась ехать с тетей домой.

Я пошел к Щербакову доложить, как устроились в Гузерипле новые работники. Естественно, похвалил Кухаревича за энергию, рабочее настроение. И сказал о ночном поиске, выстреле по егерям, их ответном огне.

Никита Иванович долго молчал, почесывал в смущении затылок, потом, что-то решив, сказал:

— А пойдем-ка мы с тобой к Ванятке Чебурнову. Прямо сейчас.

— Зачем?

— А затем, что Ванятку этого сегодня раненько повезли на Лабинскую в лазарет. Толкуют, ногу разбил где-то в горах. Операцию будут делать, а то и отрежут. Такое, знаешь ли, совпадение.

У младшего Чебурнова, недавно женившегося и отделенного, дом поражал угнетающей тишиной. Заплаканная супруга встретила нас недоверчиво и даже испуганно. Никита Иванович ласково пошутил с ней и, когда она успокоилась, осведомился, что там такое у Ивана стряслось.

— Коленка у его… Распухла до ужасти.

— И кровь есть?

— И кровь была. Рассек, бает, об камни. Горит огнем. Чем свет Семен прискакал на рессорке, уложил — и к дохтору.

Щербаков головой покачал, пожалел:

— Носит его нелегкая…

Винтовка висела на стенке.

— Хозяина? — спросил я и, не дожидаясь ответа, снял ружье, открыл затвор.

Никита Иванович лениво, как бы нехотя, вынул из кармана один патрон, протянул мне:

— Поди-ка, Михайлович, бабахни за двором.

— Ой, зачем же? — Жена даже присела от испуга.

— Да ты не той… Проверим. Жаловался он, осечки случаются. Если так, попросим Павлова, пусть отдаст в починку. Вернется из лазарета твой хозяин, а винтовка как новенькая.