Головной убор, сплошь покрытый полулунным орнаментом (как и все тело статуэтки), очень резко отделен от выпуклого гладкого лица массивными краями — валиками. Мастер намеренно выделил эти края головного убора и усилил их глубокими узкими желобками, подчеркивающими овал лица. Так можно передать только края головного убора из меха, плотно охватывающего лицо густой и пушистой каймой. Убор этот несравненно шире, чем миниатюрное лицо, которое заключено в его овале. Он широкий и плоский сзади, узкий сбоку, скошен со лба назад — к темени и плавно суживается к шее, но ничем не отделен от нее. Связь головного убора с туловищем статуэтки подчеркнута также орнаментом, который непосредственно переходит с шапки на туловище, покрывая его до самых пят.
При такой тесной связи головного убора с туловищем статуэтки и обособленности от них ее лица следует предполагать, что мы имеем изображение не обычной нагой фигуры, а женщины, одетой в тёплый меховой костюм с пышным, откидывающимся назад, в случае необходимости, капюшоном.
Сравнивая статуэтку из Бурети и её костюм с одеждами северных племен — чукчей, коряков, эскимосов, не трудно, обнаружить у них очень близкую связь. Меховой капюшон — непременная принадлежность арктических костюмов. И в наше время мы встречаем в Арктике точно такую одежду, где с капюшоном органически связана остальная часть одежды, сшитая из меха в виде плотного комбинезона.
Статуэтка из Бурети — это не только произведение древнего скульптора. Это также замечательный памятник далёкого прошлого, который рассказал нам, каким был облик древней женщины эпохи палеолита, какой была одежда, из чего ее шили и как искусны были древние мастерицы, создавшие одежду настолько целесообразную в арктических условиях, что она живет тысячелетия, вплоть до наших дней.
Целесообразность этой одежды совершенно очевидна. Она была полностью приспособлена к открытым пространствам Арктики, её снежным бурям и леденящим ветрам, врывающимся в любое отверстие одежды и обжигающим, холодом каждый обнаженный участок кожи.
Столь же хорошо были приспособлены к арктическим условиям, к долгой и суровой зиме, к ветрам и пурге низкие, глубоко опущенные в землю древние жилища с их обтекаемой куполообразной крышей и узким туннелеобразвым входом.
Такие же своеобразные черты бытового уклада, такая же оригинальная культура охотников на мамонта, носорога, северного оленя, диких быков и лошадей существовала в это время у палеолитических племен европейской России, Украины и Белоруссии. В их стоянках Елисеевичи, Юдиново, Мезин, Гагарино найдены остатки зимних домов, похожих по конструкции на жилища северных племен; подобно северянам они носили одежду, шитую из шкур животных, пользовались сходными по форме орудиями труда и оставили после себя подобные эскимосским и чукотским изображения женщин и животных.
Отсюда становится ясным, насколько было бы неправильно полагать, как думали раньше, что эскимосы — прямые потомки мадленцев или что современные эскимосы и чукчи произошли непосредственно от палеолитических жителей Мальты и Бурети. Общее сходство этих культур объясняется только лишь одинаковыми условиями существования, в то время как в ряде специфических деталей между ними нет ничего общего.
Вместе с тем ясно, что само по себе первоначальное освоение человеком севера Азии, совершавшееся в конце ледниковой эпохи, стало возможным только лишь после того, как первобытные охотничьи племена Восточной Европы создали в борьбе с суровой природой эту арктическую культуру. Вооруженные ею, они смогли продвигаться все дальше и дальше: сначала к Уралу, а затем ещё далее на восток, пока, наконец, не достигли берегов Байкала. Но первобытные охотники не остановились и здесь.
Потомки жителей Мальты и Бурети в конце ледниковой эпохи полностью изменили свою материальную культуру и весь свой хозяйственно-бытовой уклад. Из оседлых и полуоседлых зверобоев они превратились в бродячих охотников. Они оставили свои прочные дома и селения, а вместе с ними забыли и богатое искусство своих предков. Но зато именно в это время, в пору перехода от оседлой жизни к кочевой, палеолитические племена Сибири несравненно шире, чем прежде, осваивают Север.
Продолжая неудержимо двигаться вслед за стадами диких животных ещё дальше, они шли а новые области, богатые дичью.
Одной из таких областей, наиболее удобных для расселения охотничьих племён, была долина реки Лены.
В 1941 году мы внимательно осматривали гладкие плоскости скал, отвесно возвышающихся над узкой долиной реки Лены, вблизи деревни Шишкино, в том месте, где река описывает широкую, плавную излучину.