По следам героев

Однако в нужное время подняться в атаку батальон не смог. Из-за правого склона высоты появились немецкие танки. Они шли колонной, друг за другом, словно в походе. Неуклюжие на вид, пёстро раскрашенные в жёлто-зелёные тона и похожие на огромных черепах, они шли медленно, вздымая гусеницами тучи залежавшейся пыли. Артиллеристы перенесли огонь на колонну. После нескольких залпов три машины окутались чёрным дымом, застыли на месте. Но остальные двадцать семь продолжали идти вперёд. Вскоре они рассыпались по всей лощине, лежащей перед высотой.

Рвались снаряды полковой артиллерии, прямой наводкой били противотанковые пушки. То один, то другой танк замирал, словно наткнувшись на невидимую стену. Однако сквозь грохот разрывов всё явственнее и явственнее слышались леденящий душу лязг гусениц и гул моторов бронированных чудовищ.

— Гвардейцы, не подводить! — командует самому себе Михаил.

Он здоровой рукой поправляет каску на голове, аккуратно выстраивает на бруствере гранаты, рядышком ставит и две бутылки с горючей смесью — габитовские «гостинцы».

Судя по звуку, танки прибавили скорость. Сквозь густую завесу пыли и дыма Михаил угадывает их башни с длинными хоботами пушек, а ещё немного погодя различает и немецких автоматчиков, прилепившихся к броне.

Вступает в дело вражеская артиллерия. Бьёт довольно точно, снаряды ложатся перед самыми траншеями. Небо воет и стонет, земля содрогается, стены траншей лопаются и из трещин под ноги струится песок — сама земля, кажется, просит пощады, просит защитить её от столь жестокого истязания.

«Придётся подпустить танки вплотную, — думаем Гарнизов. — Другого выхода нет. Пускай лезут, встретим гранатами, а пехота никуда не денется, очереди достанут!»

Команды открыть огонь Михаил не слышал. Только видел, как застрочил пулемёт Габитова — и автоматчиков словно корова слизнула с брони танка. Однако и немецкие танкисты заметили пулемётчика. Они бросили свою машину на его окоп, и она завертелась юлой. Габитов с зажатой в руке связкой гранат был смят гусеницами…

На позицию Гарнизова тоже надвигается вражеский танк. Только, видать, тяжёлый — идёт медленно. Со всех сторон его тоже облепили автоматчики в серых от пыли касках. Сержант давит на спусковой крючок. Пули вначале бьют по броне, но вторая очередь наполовину очищает танк. С десяток гитлеровцев, нелепо взмахнув руками, валятся на землю. Танк мчится на раненого сержанта.

— Погибну, но не пропущу! — кричит Гарнизов. Он швыряет в бронированную машину подаренные утром бутылки. — На, получай гостинцы!

В то же мгновение что-то горячее обжигает грудь. Михаил качается, но не падает. «Ага, смотровая щель в огне, это хорошо», — отмечает он. Но что это? Танк ещё не уничтожен, он уходит, пятится, словно ослеплённое чудовище! Автоматчиков не видно.

В Гарнизова попало уже не менее десятка пуль. Из ран хлещет кровь, она тонкими струйками стекает по углам рта, но он отчётливо видит: вражеский танк уходит, уходит, чтобы потом снова прийти. Нет, он не отпустит его ни за что!

Гарнизов выбирается из окопа. Тяжело переставляя ноги, качаясь, делает шаг, второй, третий. Ох, как тяжела граната… Зубы стиснуты, глаза прикованы к танку.

Сержант из последних сил бросает гранату. Раздаётся оглушительный взрыв. Тугая волна воздуха швыряет Михаила на землю, его насквозь прошивают осколки.

Над лощиной гремит могучее «ура!». Воодушевлённые подвигом комсомольца Гарнизова, гвардейцы поднимаются в атаку. Враг отступает…

Боевые друзья похоронили тело героя в селе Пархоменко Пархоменского района Харьковской области…

Передо мной Наградной лист. В конце его написано: «Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года гвардии сержанту Михаилу Тихоновичу Гарнизову присвоено звание Героя Советского Союза».

Я бережно закрываю папку с материалами о герое и в верхнем правом углу вижу штемпель: «На вечное хранение».

Сибиряк

Ахмет — сибирский парень. Вообще-то, честно признаться, он ещё не совсем парень. Чтобы по их сибирским меркам парнем называться, надо рост иметь. А он ростом не вышел. Вместо того, чтобы вверх расти, он, по словам матери, растёт вширь. Плечи все раздаются и раздаются, бицепсы круглые, упругие, как колени худосочного мальчишки. Зато щёки горят румянцем, большие тёмные глаза бойкие… Ахмет без похвальбы может заявить, что много знает, потому что читает много. Однако знаниями не хвастает, не кричит о них где попало. Спросят на уроке, он сперва сощурит глаза, подумает и только потом отвечает. Делает это, как подобает настоящим мужчинам: точно, кратко, понятно. Он терпеть не может тех, кто экает и мекает, жуёт ответ, словно жвачку.