По следам Гоголя

Его частое пребывание наедине с собой (особенно после смерти отца) выковало в нем волю и характер. Гоголь рано научился рассчитывать на себя. Он не был изгоем ни в музеуме, ни в классе, но у него были все основания считать себя бойцом-одиночкой. Таясь, он имел право на тайну. Не открываясь весь товарищам, он делал это не из страха — это была самозащита таланта. Его практичность, его привычка добиваться того, чего, кажется, в его положении добиться нельзя, вынесены из юношеских лет. Поэтому он и говорит в «Мертвых душах»: забирайте с собою из юности в зрелое мужество всё, что можете унести — не подберете потом.

Дисциплина в гимназии была не на высоте, за провинности и проступки, случалось, пороли. Это было унизительное наказание, и, хотя к розгам прибегали в крайних случаях, эти уроки Нежина тоже не забылись Гоголем.

Чаще наказывали по мелочам, но тоже унизительно. Журнал классных надзирателей лицея полон записями такого рода: «За леность и драку оставлены без обеда», «За шалость и невежество стоял на коленях», «Стоял в углу за брань», «За игру в деньги оставлены без чай» (очевидно, запись сделана немцем), «За крик во время рисовального класса... выгнаны от стола во время обеда». Гоголь часто поминается в этом журнале. И его лишают булки, заставляют стоять в углу и оставляют без ужина.

В Царскосельском лицее ничего подобного не было. Там во время обеда подавалось красное вино, воспитанники читали иностранные газеты. Сам лицей помещался во флигеле царского дворца. Прямой переход вел из лицейских комнат в царские покои. До Нежина едва доползали «Московские ведомости», тут секли, тут к столу подавали в лучшем случае грушевый квас.

Каждый устраивался, как умел. Иным родители присылали богатые подарки из дому, деньги и припасы, другие сидели на казенном коште. Когда был жив Василий Афанасьевич, Гоголь без помех получал из дома и провиант, и денежную помощь. Когда отец умер, с припасами и обозами из Васильевки стало труднее. У Марии Ивановны на руках осталось пятеро детей, и частые поступления прекратились. Пришлось Гоголю «съежиться» и перейти на строгую экономию. Из своих скудных средств он не жалел денег только на книги да на краски; и еще раздавал их нищим, за что его ругал дядько Симон.

4

Нежинские впечатления Гоголя, кажется, нигде прямо не отразились в его сочинениях. Хотя уездный город в «Ревизоре» нельзя представить без Нежина, без знания механизма уездной жизни, которую Гоголь нигде не мог так пристально наблюдать, как в Нежине: кажется, и городничий, и судья Ляпкин-Тяпкин, и попечитель богоугодных заведений Земляника взяты отсюда, тут родились и померли. Может быть, где-то на старом нежинском кладбище и сохранились их могилы.

Так или иначе, но некоторые куски гоголевской прозы уже сквозят в его письмах из Нежина, где наряду с возвышенным слогом юного мечтателя пробиваются совсем иные ноты — веселые ноты веселого Гоголя: «Теперь Гимназия наша заселена все семействами. Всем чиновникам пришла блажь жениться. Об женитьбе Шапалинского и Самойленка, я думаю, ты слышал; кроме того, Лаура (Персидский) совокупился законным браком с дочерью Капетихи. Вановский женится на Филибертисе... Иеропес на Базилевой сестрице... Лопушевский на какой-то французской мамзели, которой имени, ей-богу, я до сих пор не знаю... и даже козак Моисеев намеревается, вероятно, уничтожить одиночество своей жизни, хотя это и кроется во мраке баснословия...

...Мишель, наш барон Кунжут-фон-Фонтик — радуйся — снова у нас, а мы уже было думали, что он совсем нас оставит. Уже подал было прошение о принятии его в драгунский полк; но благоразумный отец его, узнав об этом, отеческою рукою расписал ему задний фасад, в числе 150 ударов, и он, барончик, обновленный, явился у нас снова, празднуя свое перерождение». «Читая письмо мое, — заканчивает это описание гимназических новостей Гоголь, — я думаю, ты почесываешь голову и частенько поглядываешь на часы, как на свидетелей теряемого времени. Но неужели мы должны век серьезничать, — и отчего же изредка не быть творителями пустяков, когда ими пестрится жизнь наша?»

Это написано за год до окончания лицея. В прозвищах профессоров и учеников гимназии слышится смех Гоголя, в рассказе об их похождениях, в тоне рассказа, в пародировании их привычек и любимых словечек видны его острый глаз и фантазия.

«Не могши ни с кем развеселиться, — добавляет он там же, — мысли мои изливаются на письме». Это и есть начало писательства Гоголя — того писательства, которое он осознает как единственное свое поприще не сразу, а лишь по прошествии времени.

В Нежин приедет мальчик Гоголь, домашний ребенок Гоголь — из Нежина уедет юноша, уже понявший смешную сторону жизни.

В Нежине Гоголь узнает себя, свой характер, переживет горе (смерть отца), обиды, будет «прижимаем злом». Но он узнает и радость забвения в веселии, в веселой игре в жизнь, в переиначивании ее в воображении на свой лад.