По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Словом, Жунид решил явиться к Балан-Тулхи-Хану в единственном числе. Дараеву следовало побывать в Орюрте… Вадим Акимович не мог удержаться от смеха, разглядывая преобразившегося приятеля.

На Жуниде был довольно потертый бешмет, свалявшаяся, видавшая виды бурка, ноговицы на ногах и лохматая черная папаха на голове.

— Абрек! Ха-ха! Ты натуральный абрек. Вот где талант перевоплощения!..

— Брось зубоскалить, — добродушно отмахивался Жунид. — Лучше скажи, след от сбритых усов не слишком выделяется?

— Нет. Лицо-то у тебя не загорелое. Солнца мало было в последние дни. Да поглядись в зеркало.

Жунид последовал совету друга и в свою очередь расхохотался.

— А ты прав! Зверский вид у меня! Но ничего. Зато мама родная не узнает. Ну, счастливо, Вадим. Смотри там, в Орюрте, разузнай все, что можно.

— Хорош, — тон Дараева стал озабоченным. — Ты, это ну в общем, зря не рискуй…

— Ладно.

— Ни пуха, ни пера!

— К черту!

И Жунид Шукаев, переодетый и неузнаваемый, сунув в карман галифе заряженный пистолет, отправился к Балан-Тулхи-Хану.

Горы уже задернуло вечерней мглой, и на Докбух осели влажные сумерки, когда он подходил к аулу. По дороге успел основательно запылиться и сейчас смахивал на человека, которому пришлось преодолеть нелегкий и долгий путь.

Первый же встречный показал ему усадьбу Балан-Тулхи-Хана.

Обнесенный высоким каменным забором двор эфенди замыкал верхнюю окраину селения. Напротив кирпичного дома, крытого оцинкованным железом, красовались единственные в Докбухе железные ворота. Сквозь решетку в их верхней части виден был просторный и уютный двор с многочисленными хозяйственными постройками. Саманный сарай-конюшня, возле которого стояла коновязь, крытый загон для овец, курятник. За двором темнели деревья фруктового сада.

— Неплохо живет мулла, — прошептал Жунид и постучал в ворота висячим железным кольцом. В ответ тотчас же забрехали собаки. Судя по голосам, их было не меньше трех.

Потом кто-то вышел, прикрикнул на расходившихся псов и приблизился к воротам.

Жунид разглядел мужскую фигуру, облаченную в темную одежду.

— Кого аллах послал к нам в такую позднюю пору? — по-русски спросил хозяин. Голос у него был низкий, властный.

— Мир дому твоему, — ответил Жунид. — Издалека пришел я, достопочтенный эфенди. Важное дело привело меня к тебе.

— Кто ты?

— Мое имя — Шаниб. Но оно тебе не знакомо.

— Говори.

— Два горца не могут беседовать, разделенные железными воротами, — с затаенной обидой в голосе сказал Жунид. — И то, что должен я тебе сказать, не для других ушей.

Хозяин помолчал, видимо, что-то обдумывая.

— Откуда ты? — спросил он еще.

— Из Адыгеи. Аул Дейхаг — моя родина.

— Кого ты там знаешь?

— Хахана, да продлит аллах его дни…

Загремел засов, и перед Жунидом открылась калитка.

— Входи, будь гостем, — в голосе хозяина по-прежнему звучали нотки недоверия.

Комната, куда Балан-Тулхи-Хан ввел Жунида, была просторна и богато убрана. Все стены — в дорогих коврах, на полу тоже ковры. В углу — тахта с несколькими подушками в бархатных чехлах. Посредине длинный стол, накрытый шелковой скатертью. В воздухе еще стояли запахи недавнего пиршества, да и на полу Жунид заметил несколько куриных костей — хозяйка еще не успела навести порядок.

Едва Шукаев подумал об этом, как в кунацкую вошла сгорбленная седая женщина со слезящимися, пораженными глаукомой глазами и, не замечая гостя, стоявшего сбоку, от дверей, обратилась к мулле:

— Позволь убрать здесь, Лялям.

Балан-Тулхи-Хан резко повернулся и, едва сдерживая гнев, зашипел:

— Не видишь, старая?! Гость у меня! Ступай на кухню! — и метнул быстрый взгляд на Жунида. Тот сделал вид, что заинтересован затейливым рисунком ковра у себя под ногами.

Старуха сейчас же исчезла.

— Присядь, — сказал мулла. — Кажется, ты назвал себя Шанибом? Присядь, Шаниб. После долгого пути не грех дать отдых ногам. А твои ноговицы хранят еще пыль горных дорог…

Шукаев сел на тахту. Он все еще не мог опомниться от изумления. Старуха сказала: «Лялям…» Что это — случайность? Или…

— Что привело тебя ко мне, сын мой? — усевшись рядом, спросил мулла. — Так ты знаешь Хахана?

— Он мой добрый наставник и друг, — с уважением ответил Жунид.

— Я учился вместе с ним в Крымском Аль-Ахраме…[37]

— Эфенди, — мягко прервал Жунид. — Я назвал тебе имя Хахана недаром. Он послал меня к тебе. И вот залог того, что я говорю истинную правду… — Он полез за пазуху и достал вчетверо сложенный узорный платок. — Хахан шлет тебе свой поклон.

Балан-Тулхи-Хан торопливо развернул платок и принялся его рассматривать. Жунид сидел, затаив дыхание.

Наконец, черты лица муллы прояснились, и он хитро посмотрел на гостя.

— Что же ты не сказал сразу? Для друга Хахана, для человека, которому он доверил это, — мулла тряхнул платком, — мой дом открыт и днем и ночью. Гонзага! Эй, Гонзага, куда ты провалилась?!.

— Я здесь, господин мой, — появилась на пороге старуха.

— Накрой на стол. Подай лучшие кушанья для дорогого гостя из Адыгеи!