По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— Ну, почему же, — ему показалось, что она улыбается. — Кино, книги, друзья… может быть, — ресторан?..

Он презрительно хмыкнул.

— Ты же знаешь — я не пью. У меня органическое отвращение к спиртному. По наследству, наверное. Отец тоже никогда не пил. Книги — конечно-. А в кино я не был целую вечность.

— Я тоже.

— А почему бы нам как-нибудь не пойти вместе? — сказал он и удивился собственной смелости. И тут же надулся, злясь на себя. Она поняла.

— Зря ты стесняешься быть самим собой, Жунид. Так нельзя. Тебе, по-моему, надо жениться. Устроить свою жизнь.

Ему показалось, что она опять улыбается. Черт подери, что тут смешного?!.

— Советовать легко, — буркнул он. — Отчего бы и тебе, например, не выйти замуж?

— Это исключается, — спокойно ответила она. — Я удовлетворена тем, что у меня есть. Нам с Зауром ничего больше не нужно.

Он не нашелся, что возразить и снова замолчал. А что, если прямо сейчас, не откладывая и не разводя ненужных разговоров, взять да и предложить ей — возвращайся ко мне.

Его прошиб пот от одной этой сумасшедшей мысли. Нетрудно себе представить, как она будет смеяться.

Настроение у него внезапно испортилось. Чего он, интересно, ждал от этой встречи? Он идет и мучается, ловит каждое ее слово, волнуется, как гимназист, он давно ей все простил, давно понял, что его вина была не меньшей, если не большей, да и Зулета стала совсем другой, — а она… она ровна, рассудительна, советует ему обзавестись семьей. Хорош был он со своим дурацким, таким запоздалым предложением. Нет уж, ничего он не скажет. За ошибки надо платить. В свое время, много лет назад, когда они были совсем молоды, он привез ее в город. Молодую, красивую, слегка легкомысленную, что поначалу ему даже нравилось, и он не только не обратил на это внимания, но даже иногда поощрял ее, покупая излишне эффектные наряды и безделушки. Он не настоял, чтобы она училась или работала, не сумел заполнить ее жизнь ничем кроме себя самого, — и то по ночам, потому что вечно пропадал сутками, а то и больше, — и еще хозяйство, к которому ее дома не приучили. Вот и вышло так, что она попала под влияние беспутной Назиади и увлеклась этим фатоватым хлыщом Борисом Фандыровым.

Мысли о прошлом вызывали в нем лишь досаду на себя самого и бесполезное теперь раскаяние. Зла по отношению к Зулете не было. Та Зулета исчезла, ее просто не было. Сейчас рядом с ним шла серьезная, строгая женщина, труженица и мать.

— Тебе скучно? — после долгого молчания, странно напряженным тоном спросила Зулета. — Напрасно я потащила тебя в такую даль. Я бы и сама прекрасно дошла.

— Что ты? Даже не думай! Я… Я очень… Одним словом, я с удовольствием.

Черт! Талейран верно сказал: «Язык дан человеку для того, чтобы лучше скрывать хвои мысли». Во всяком случае слова, которые он время от времени произносит, боясь показаться вообще бессловесным, ни в коей мере не выражают того, о чем он не перестает думать.

— Вот я и пришла, — сказала Зулета, остановившись перед домом.

На втором этаже, в ее квартире, сквозь тюлевые гардины неясно светилось окно.

— Заурчик при лампе спит?

— Она с реостатом. Притушена. И свет ему в лицо не падает. Соседка заглядывает, смотрит, как он там. Такая хорошая женщина. Если бы не она, не знаю, как бы я справлялась с вечерней работой.

Он засопел. Ему только сейчас пришло в голову, что, помимо материальных забот (тут все было в порядке, потому что он аккуратно пересылал ей деньги), у нее есть и другие трудности, опять-таки связанные с ее одиночеством и с ребенком.

— Ну, до свиданья. Спасибо тебе, что не отказалась посмотреть Бекбоева.

— До свиданья. А, может быть, зайдешь? Посмотришь на спящего Заурчика?

Он сделал шаг к ней и остановился.

— А это… удобно?

Зулета негромко рассмеялась. Если бы он не был так расстроен и подавлен, он заметил бы, что смех ее был не совсем естествен. Но он ничего не заметил.

— Я не очень-то дорожу мнением окружающих, — сказала она. — Важно ведь, чтобы человек вел себя достойно. А что скажут сплетники и досужие языки — какое это имеет значение?

— Я зашел бы… — нерешительно сказал он.

— Тогда поднимемся, — она порылась в сумочке и достала ключ. — Пойдем. Посмотришь на Заурчика, выпьешь чаю — у меня есть малиновое варенье, сама варила, — и я тебя прогоню.

Он покорно зашагал следом за ней по темной лестнице, вдыхая слабый, едва уловимый запах ее духов. Ему нравилось, что она не обливается резкими, сладковато-приторными духами, как иные женщины, — от нее всегда пахло слегка, духи были тонкие, мягкие…

Зулета зажгла свет в прихожей.

— Проходи. Только не разбуди его… — она сказала это совсем другим тоном, чем там, на улице. Как-то стесненно, смущенным полушепотом.

Заур спал в своей кроватке, разметав ручонки. Жунид осторожно поправил на нем белое пикейное одеяльце и сел на стул.