По следам карабаира. Кольцо старого шейха

На этот раз Будулаев насупился. Он уже переступил границы воровского кодекса чести, давая свои показания, но теперь вопрос был поставлен настолько прямо и недвусмысленно, что он заколебался.

— А то сам не знаешь, начальник?

— Я что знаю — то знаю. Ваше дело отвечать.

Цыган хрустнул пальцами рук.

— Лады, майор. Я скажу, но помни…

Жунид поморщился. Он никогда не мог преодолеть своего омерзения к таким типам, как Будулаев. Ради собственной выгоды готов выдать кого угодно. Для таких не существовало никаких нравственных норм. Нахов не в пример лучше. Конечно, может, он молчит потому, что запуган Омаром, но все же молчит…

Это было двойственное чувство, Жунид и сам не очень-то понимал его природу. Запирательство допрашиваемого в любом случае шло во вред расследованию, но упорство, характер преступника, остатки хоть каких-то, пусть до неузнаваемости искаженных человеческих принципов, внушали ему невольное уважение.

Он сам не заметил, как брезгливо отодвинулся, когда Будулаев, повернувшись, задел его коленом сквозь одеяло.

— Помнить должны вы, — твердо сказал Жунид. — В ваших интересах говорить, а не молчать. Итак — кто в шайке? Кто главарь?

— Барон. Кто еще? Он — пахан и есть. Зубер… Был Даша-Гирей.

— Почему был?

— Он недолго. Сначала Хапито заявился. Потом чего-то с Феофаном не поделили и Паша наладился в Новороссийск…

— Еще.

— Ну, я сам, Хапито…

— Рахман?

— Он совсем мало. Не доверял ему Феофан. Думал, стукач. Проверить хотел.

— На чем же он его проверил? На ограблении кассира Шахарской фабрики?

— То не мое дело. Слыхать слыхал, а так оно или нет — не знаю.

— Кто убил инкассатора? В Дербенте. Шестнадцатого апреля?

Будулаев замотал головой.

— Знаю только, что дня за два перед тем Хапито и Паша-Гирей нагрянули к барону. Мировая пьянка была.

— Здесь, в Черкесске, кто связан с шайкой?

— Улита. Но Феофана она в глаза не видала. Никого дербентских не знает.

— Кто вас подослал вчера? Кто поручил убрать меня? Или, может быть, медэксперта?

— Не-е-е, — Парамон пошевелил ногой и, скривился от боли. — Не ее. Барон сперва сказал, чтобы я припух в Дербенте и не совал носа сюда. А опосля чего-то у них там перетасовалось. Буй притопал, и они с Феофаном пошли к Омару…

— Алексей Буеверов?

— Он. Тоже — сука. Газиза тогда пришил, а сам раскололся. Ты про то помнишь, начальник, старое дело…

— К Буеверову мы еще вернемся. Продолжайте — кто вас подослал?

— Барон. Кто же еще? Зубера твои огольцы сцапали. Ему барон припухать велел, а потом говорит, дуй в Черкесск, за тем самым колечком…

— Что сказал Феофан, посылая вас?

— Дал машинку. Пока, говорит, Шукай живой по земле ходит, не вертайся. Я за тобой, майор, двое суток мотался. А тут перепутал или что — не знаю. Промазал, выходит.

— Стреляли вы в судебно-медицинского эксперта Зулету Хасановну Нахову, — сказал Жунид, изучающе глядя на Парамона. — Вас ввела в заблуждение фуражка, которую она надела.

— Вон оно чего. Надо же… — на туповатом лице Будулаева появилось некоторое подобие улыбки. — Спутал, значит…

— Ну, и сволочь, — прошептал Сугуров, не сдержавшись и добавил еще фразу по-цыгански.

Будулаев удивленно воззрился на него.

— Чавел, что ли?

— Цыган я, — сказал Арсен, презрительно скривив губы. — А ты позоришь все цыганское племя.

— Не лайся. Скажи ему, майор! Нет такого закона лаяться!

— Ишь, какой законник, — усмехнулся Шукаев, закуривая, и успокаивающе кивнул Сугурову. — Вернемся к делу, Будулаев. У нас нет времени. Вам сказали, почему вы должны убить меня?

— Сказали. Сказали, что мы все у тебя на крючке. Шевельнешь пальцем — и хана.

— Где сейчас Буеверов?

— В той хате, где меня Феофан прятал.

— Дербентская, 21?

— Ну, ты даешь! — искренне изумился Парамон. — Все, что ли раскопал?

— Почти. Немного осталось.

— Дока ты, майор.

— Кто выкрасил вам волосы в день ярмарки?

Будулаев снова усмехнулся, посмотрел на Шукаева и покачал головой.

— Не зря, видать, Феофан велел тебя пришить, начальник. И это усек…

— Отставить болтовню, — посмотрев на часы, негромко, но резко сказал Шукаев. — Отвечайте на вопросы коротко и точно.

— Улита.

— Откуда вам известно, что мы ее арестовали?

— А Буй на что? Он сказал барону, что ихняя малина накрылась.

— Все? Что еще можете добавить?

Парамон откинулся на подушку. Лицо его снова приняло угрюмое выражение.

— А ничего. Что тут добавлять. Дурак я был, дурак остался.

— Почему же такое самоуничижение?

— «Само»… что?

— Почему себя дураком обозвал?

— А потому. При Асфаре объедками жил, бока подставлял и теперь не краше. Башли, так те — барону, Хапито или Паше-Гирею, а нам с Зубером — шиши позолоченные…

— Кто снабдил Гумжачева восточным костюмом?

— Чего?

— Халат, феску и чувяки — кто дал Хапито?

— Она же. Улита. Из театра брала.

— Почему вам не доверяли торговлю фальшивыми драгоценностями?

Парамон несколько секунд недоверчиво смотрел на Шукаева.

— Опять темнишь, начальник? Какие еще фальшивые? Феофан сказал — у Омара Садыка все в ажуре, как на монетном дворе…

— Значит, от вас даже Нахов это скрывал, — сказал Жунид. — Кстати, Фатимат Паритова знала вас? Вы ее?

— Не-е-е. Коли б знала, разве бы я пошел с Зубером?