— Ну, теперь выпьем. Наливай, Феофан! — скомандовал ротмистр.
— Вон-да! — удовлетворенно крякнул атаман. Парамон услужливо пододвинул к нему бутылку.
…Вскоре возвратились женщины, и пир продолжался. Невесело было одному Мустафе, который, видно, единственный из всех был по-настоящему привязан к Газизу Дзыбову. Он сидел молча, тупо уставившись в стол и без конца пил.
Захмелевший Феофан, с интересом разглядывавший изуродованное ухо Тау, не удержался от бестактного вопроса.
— Где это ты, кореш, вон-да, потерял это?
Круглое скуластое лицо Тау стало кирпичным.
— А какое твое собачье дело, таборник?
Асфару захотелось потешиться:
— Не скромничай, Тау. Расскажи братве эту забавную историю.
Одноухий метнул в ротмистра тяжелый взгляд, но сейчас же опустил глаза.
— Ладно. Раз пахан просит… Давно это было. В нашем ауле невзлюбил меня мулла. Гнида паршивая…
— Ближе к делу, Тау, — подзадоривал Унароков.
— Ну вот. Поймал он меня однажды во дворе мечети… А с ним два сохсты[23]
из медресе были. Оба здоровые буйволы… И спрашивает меня эфенди: «Ты, говорит, сукин сын, признаешь пророка Мухаммеда?» — «Признаю», — сказал я ему. — «Значит, будешь говорить правду?». Заставил он меня поклясться священной чернотой Корана. А потом спрашивает: «В Моздоке был у православных кабардинцев?» — «Был», — говорю… Ну, пришлось сказать, что церковь их я пограбил. Днем молебен слушал, высматривал, как внутрь церкви пробраться, а ночью обворовал. Два здоровенных ковра наколол, серебряное кадило и крест золотой… Стал он требовать долю. Забор вокруг мечети, говорит, сделать надо. А у меня уже несколько дней как ни копейки не было: прокутил все. Ополоумел мулла…Тау сжал волосатый кулак и стукнул по столу. Задребезжала посада.
— Ну? — насмешливо сказал Асфар.
— Схватили они меня, сохсты эти, а мулла своими крючковатыми когтями давай мне ухо крутить. «Это тебе, говорит, за то, что аллаха забыл, молитву гяуров у них в чилисе[24]
слушал! На мечеть пожалел!» И так он мне ногтями изорвал ухо, что с месяц потом не заживало: загнило, почернело, и кусок отвалился совсем… Ну да я припомнил ему потом аллаха… Пятнадцать лет как он кормит червей на том свете…Тау замолчал и залпом выпил полный стакан, так посмотрев на цыгана, что у того на весь вечер отпала охота приставать с расспросами к одноухому.
Асфар раскатисто хохотал.
…Часу во втором ночи, когда Мустафа уже валялся под столом, а ротмистр лез целоваться к Рите, несмотря на робкие протесты тоже изрядно осоловевшего Феофана, в заднюю дверь «Оленя» раздались три коротких удара.
Буеверов предостерегающе поднял палец. Все замолчали.
— Кто-то из наших?! — полувопросительно произнес Асфар. — Кто еще знает наш стук, Петрович?
— Газиз и Хахан…
— Открывай!
Не успел хозяин подняться из-за стола, как дверь открылась, и в комнату вошел… Газиз Дзыбов.
Феофан так и застыл, поднеся стакан с самогоном ко рту. Ротмистр встал, положив руку в карман галифе, Тау вобрал голову в плечи. Остальные затаили дыхание.
— Вы что, братия честная? Не рады мне? — подозрительно оглядел их Дзыбов, захлопнув дверь.
— Как ты открыл? — без своей обычной улыбки спросил Алексей Буеверов.
— Не задавай глупых вопросов, палаша, — усмехнулся Газиз. — Ну, долго вы будете молчать так? Асфар! По библейской притче в соляной столб превратилась, насколько мне помнится, женщина, а не мужчина… да еще с такими усами, как у тебя.
— Оставь в покое мои усы, — скрывая раздражение, отозвался Асфар. — Садись и выкладывай…
Агап икнул и уронил вилку. Буеверов подвинулся и подтолкнул к столу еще один стул.
— Может быть, мне предложат выпить и закусить? — непринужденно уселся Дзыбов. Оглядывая собравшихся, подмигнул цыганке, Та состроила ему глазки.
От Унарокова не ускользнул этот обмен любезностями. Но он, видимо, не решил еще, как себя вести в изменившейся ситуации, и молча наливал Газизу самогон. Потом налил себе и, согнав с лица озабоченное выражение, поднял стакан!
— Ну что ж! Выпьем за смелость и отвагу нашего друга Газиза! Наверно, не так-то легко уйти от Шукаева? — в голосе его слышалась издевка. Газиз уловил ее.
— Весьма польщен, Асфар! — резко ответил он, поднимая свой стакан. — Рад буду повторить твой тост, когда тебе удастся проделать то же самое!
Зизарахов завозился на полу, силясь подняться. Газиз только сейчас заметил его.
— Кто же это упоил моего лучшего друга? Возможно, господин ротмистр?
— Не шути с огнем, Газиз, — предупредил Тау с угрозой. — Расскажи лучше, за что тебя отпустили? Ссучился? Продал нас?..
Унароков поставил стакан на стол, расплескав половину на клеенку.
— Говори! — глухо приказал он. — Довольно темнить. Да не заливай — ты мастер на это.
Дзыбов спокойно выпил свой стакан и, повертев его перед глазами, вдруг резко отшвырнул в сторону. Попав в горшок с цветком, стакан со звоном разлетелся на мелкие куски.
— Я вижу, среди вас — полное единодушие, — саркастически улыбнувшись, сказал он. — И вы ждете от меня признания в том, чего я не совершал, и о чем, возможно, мне придется пожалеть..