По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Глядя на этого обрюзгшего небритого человека, Шукаев недоумевал: что общего могло быть у него с умным и острым на язык Газизом Дзыбовым? Не найдя ответа на свой вопрос, он попытался вывести Зизарахова из того пассивно-равнодушного настроения, в котором тот пребывал. В какой-то мере ему это удалось.

— Где лошади с чохракской конефермы? — в сотый раз спрашивал Жунид. — Кому ваш главарь загнал колхозного жеребца?

— Не знаю, по-моему, черкесы их увели. Асфар чохракских коней не держал…

— Слушай, — вышел из терпения Шукаев. — Лучше будет, если выложишь все начистоту. Сам видишь — утаивать что-либо бесполезно. Газиз, если хочешь знать, — в моих руках. Сам пришел. Как только ему лучше станет — расскажет все.

— Что с ним? — встрепенулся Мустафа.

Жунид тотчас же уловил нотки заинтересованности в его голосе, еще раз подивился этой странной привязанности и сказал твердо:

— Скажу с одним условием: если перестанешь запираться. Больше того — позволю тебе увидеться с Дзыбовым в Насипхабле. Только в моем присутствии.

И тогда Мустафа Зизарахов заговорил.

Семья, в которой он вырос и воспитывался, была хорошая советская семья отец — знатный чабан, мать даже избиралась в районный совет, сестры — студентки рабфака. Он один непутевый из всех Зизараховых. Сначала просто пил, болтался. В карты играл. А после одного случая, когда его чуть не зарезали бандиты, познакомился с воровской компанией Асфара Унарокова. От ножа спас его тогда Газиз Дзыбов. Смелый, умный, красивый Газиз. Говорил Мустафа о Газизе с гордостью.

История вовлечения Мустафы в шайку была до ужаса банальной и ничем не отличалась от сотен подобных историй, уже знакомых Шукаеву. В сознании Мустафы, видно, чуть ли не с детских лет жило неистребимое желание иметь перед собой идеал, которому бы он мог поклоняться и принадлежать безраздельно. Такое нередко бывает у людей недалеких и слабых, смутно ощущающих собственную неполноценность. В Газизе Дзыбове, умном и хитром позере, Зизарахов и нашел такой идеал. Он поверил в непогрешимость и исключительность своего кумира слепо, не рассуждая. Газиз, как догадывался Шукаев, очень скоро раскусил Мустафу, и ему не, стоило особого труда поддерживать у последнего рабски-восторженное отношение к особе своего друга и покровителя.

Но, как бы то ни было, а сейчас это неожиданное для Жунида обстоятельство, — слепая преданность Мустафы Газизу, — помогло развязать язык Зизарахову.

— Ладно, начальник, — сказал Мустафа, бросив косой взгляд на Парамона, которого метрах в двадцати от них караулил Аскер Чич. Цыган лежал на охапке сена.

— Говори по-адыгейски.

— С чего начинать?

— С чохракского дела. Можешь не посматривать на цыгана, он ведь языка не знает?

— Знает…

— Тогда говори потише.

Мустафа рассказал, что нападение на конеферму в Чохраке организовали адиюхские конокрады и рыцари разбоя Хапиро и Петр. Кроме имен, он ничего о них не знал. Помогали им Асфар Унароков, Газиз и Тау. Усиленно тянули они и Мустафу, но он должен был в тот день хоронить своего деда, а по адыгейским обычаям не присутствовать на похоронах родственника — верх неприличия.

О карабаире, замечательном племенном жеребце стоимостью в сорок тысяч рублей, адиюхцы знали давно и исподволь готовились к налету. Асфар и его сообщники понадобились им как знатоки местных условий. Кроме того, здесь, как предположил Жунид, действовал неписаный воровской закон, согласно которому, «работая» на чужой территории, нужно принять в долю хозяина. В районе Чохрака и прилежащих к нему аулах таким хозяином был ротмистр Унароков.

За участие в налете Асфар, Тау и Газиз получили «по две тысячи косых», как выразился Мустафа. Адиюхцы погнали коней на Уруп, а ротмистр устроил кутеж в Дейхаге. Часть денег там и пропили. В пьянке Мустафа уже участвовал. Помимо денег, адиюхцы оставили двуколку и одноглазого мерина, которых Тау продал за бесценок Алексею Буеверову.

— Где пили?

— В доме Хахана Зафесова. Хапито и Петр тоже были у него, но раньше. Я их не видел.

— Кто и каким образам убил сторожа?

— Асфар. Трам заснул на пеньке. Асфар вырвал у него ружье и хотел оглушить старика… а он сразу растянулся… и ружье — пополам…

— Ты знаешь, что такое отпечатки пальцев? — перебил Жунид.

— Знаю.

— Почему на ружье не было никаких следов?

На заплывшем небритом лице Зизарахова заиграл легкий румянец.

— Это Газиз! Он дал Асфару свои кожаные перчатки.

«Чем меньше, — говорит, — оставишь своих пальцев на ферме, — тем лучше».

— Сам он тоже был в перчатках?

— Да.

Шукаев задумался. Все совпадало. Мустафа говорил правду. Оставалось выяснить кое-какие подробности.

— С кем был Газиз на бахче у Талиба Бичоева?

— С Асфаром и Тау.

Теперь еще один вопрос. При обыске тела убитого Унарокова Дараев нашел фуляровый носовой платок. Чистый и совершенно новый. В уголках вышиты затейливые монограммы. Буквы трудно понять, адыгейские или арабские, так переплелись, что Жунид, сколько ни вертел платок, не мог прочитать их. Сопоставив эту находку с последними словами умирающего ротмистра, Вадим высказал предположение что платок должен служить чем-то вроде пароля.