По следам конквистадоров

Но несколько месяцев спустя вернулся из Чако «погибший» лейтенант Оранжереев и стал гоняться за Беляевым, грозя его пристрелить. По его словам, генерал бросил его в лесу умирающим от тифа и своим случайным спасением он обязан только набредшим на него индейцам. Оранжереева произвели в капитаны и скандал кое-как замяли, но репутация Беляева пошатнулась. А когда началась война и пустили в дело составленные им карты, оказалось, что они с местностью имеют довольно мало общего, ибо генерал занимался в Чако не столько топографическими съемками, сколько изучением индейского языка и фольклора, а карты составлял, главным образом, по сведениям, полученным от тех же индейцев. Беляеву деликатно предложили подать в отставку, но с сохранением генеральской формы и жалования. Однако в Парагвае часто бывали так называемые «пронунсиамиенто», т. е. своеобразные дворцовые перевороты: очевидно, генерал рассчитывал при одном из них восстановить свое положение (эта надежда Беляева не оправдалась, так как вскоре власть надолго перешла в руки именно тех генералов, которые воевали в Чако по составленным им картам), а в ожидании этого счастливого события занялся колонизацией.

В этом ему в какой-то мере помогало, вернее, шло навстречу правительство, ибо малонаселенному и покрытому лесами Парагваю нужны были люди, в особенности земледельцы. Но хотя Беляев и именовал себя «директором колонизации», в сущности на этом поприще он действовал как частное лицо. Это стало совершенно очевидным, когда появилось еще несколько таких же колонизаторов, которые вступили в жесткую конкуренцию с организацией генерала Беляева, и для привезенных ими колонистов получили от правительства то же самое, что получал и он для своих, т,е. фактически только землю, ибо все остальное витало в области посулов и обещаний, которые никогда не исполнялись. Кто в этом виноват, и что было действительно обещано правительством, а что от его имени самими колонизаторами, для нас навсегда осталось тайной.

Не подлежит сомнению, что все эти предприниматели, включая, конечно, и Беляева, на колонизации что-то и как-то зарабатывали, хотя дружно отрицали это, утверждая, что ими руководит вполне бескорыстная любовь к ближнему, т. е. к нашему брату, русскому эмигранту, который только в лесах Парагвая может обрести свое счастье.

— Но в Чако все же есть какое-то население? — спросил я. — Почему, собственно, его называют необитаемым?

— Ну, тут, конечно, подразумевается отсутствие оседлого населения, — ответил Беляев. — Его там действительно нет, если не считать менонитских колоний, образовавшихся несколько лет тому назад и сосредоточенных фактически на пятачке. Но в лесах живет довольно много кочевых индейцев, которые до моего появления не имели никакого контакта с цивилизованным миром. И это неудивительно, ибо их тут и за людей не считали — «индио» это в Парагвае одно из самых оскорбительных ругательств. Обидеть индейца, даже пристрелить его, — это тут, в глухих углах еще и сейчас считается чуть ли не богоугодным делом, и власти на такие явления смотрят сквозь пальцы. А вместе с тем, нет в мире народа, равного индейцам по благородству, честности и душевной красоте! Есть у них и своя оригинальная культура, например замечательные сказания-поэмы и красивейшие легенды, в которые они облекли свою древнюю историю. Я изучил их язык и многое записал, даже в стихотворной форме перевел на русский большую поэму «Амормелата», а сейчас работаю над составлением их словаря и грамматики. Не хвастаясь скажу, что я не только изучил и приручил индейцев Чако, но и построил первый мостик взаимопонимания, связи и нормальных отношений между ними и парагвайцами. Индейцы — это мои лучшие друзья, и покорил я их лаской, как больших детей. Они меня настолько любят, что нередко проделывают тысячеверстный путь пешком, чтобы со мной повидаться. И в такие дни мой двор в Асунсионе превращается в настоящий индейский табор.

— А к какому племени принадлежат эти индейцы? — спросил кто-то из слушателей.

— Чимакоки. Некогда это было многочисленное и воинственное племя, родственное гуаранийскому. Сейчас, конечно, их осталось сравнительно немного. Делятся они на несколько кланов, каждый из которых носит название какого-нибудь животного. В одном из них меня даже провозгласили кациком.

— В каком же именно, ваше превосходительство? — спросил я.

— В клане Тигров[1], — с достоинством ответил генерал.

На многих лицах при этом появились сдержанно-иронические улыбки: маленький, щуплый и благодушный Беляев был похож на тигра как гвоздь на панихиду. Дома жена его ласково называла Заинькой, и это подходило к нему гораздо больше.