По следам конквистадоров

В Асунсионе тогда проживало сотни три заброшенных сюда судьбою русских. Большинство из них постепенно устраивалось офицерами в армию или чиновниками в различные министерства. В местном университете было человек двенадцать русских профессоров. Парагвайцы относились в нашему брату очень хорошо и охотно принимали на службу, причем многим офицерам давали чины более высокие, чем те, которые они имели в русской армии, и никогда не ниже. Кроме Беляева, чин генерал-лейтенанта имел у них и Н.Ф.Эрн (оба на русской службе были генерал-майорами), позже произвели в генералы и некоторых подполковников.

Беляев и Эрн находились в смертельной вражде и, соответственно этому, вся русская колония Асунсиона была разделена на два непримиримых лагеря. Это обстоятельство усугубляло монотонную скуку жизни, в которой главным и почти единственным развлечением служили всевозможные пьянки – большие и малые, семейные и холостые, мирные и скандальные, организованные и экспромтные… Впрочем, со всем этим мы детально ознакомились уже значительно позже, когда смогли выбраться из дебрей, в которые нас теперь везли.

***

Когда мы возвратились в порт, уже смеркалось. К этому времени группа погрузила весь наш трюмный и ручной багаж на небольшой колесный пароход „СанХосе“, на котором нам предстояло еще трое суток плыть вверх по реке Парагваю.

По величине и удобствам этот пароход не шел ни в какое сравнение с предыдущим, но и отношение к нам тут было совершенно иное. Ехали мы все по третьему классу (надо сказать, что второго на здешних пароходах вообще не существует), но капитан без всяких просьб с нашей стороны и без какой-либо доплаты всем семейным предоставил пустующие каюты первого класса, выходившие на чистую, верхнюю палубу, а холостым разрешил расположиться на этой же палубе и в столовой первого класса, где имелся скромный, но чрезвычайно дешевый буфет.

Эту любезность капитана мы оценили в полной мере, когда ознакомились с условиями путешествия в третьем классе. Никаких кают и даже трюмов там не полагалось: на нижней палубе, невероятно грязной и сплошь заваленной дровами, клетками, ящиками и мясными тушами, пассажиры – крестьяне и солдаты – ютились кто где горазд. К тому же тропическая жара тут усугублялась непосредственным соседством с пароходной кочегаркой.

Когда мы отшвартовались, было уже совсем темно и вскоре последние огни Асунсиона скрылись за поворотом реки. Устроившись в каюте и облачившись в пижаму, я вышел на палубу покурить. Была нежаркая лунная ночь, вокруг стояла первозданная тишина, нигде не виднелось ни огонька и пароход скользил так близко от одетого девственным лесом берега, что временами казалось – на него можно перепрыгнуть.

На рассвете всех жестоко искусали москиты. Эти крошечные насекомые, почти невидимые простым глазом, кусаются так, что по сравнению с ними самые свирепые комары кажутся невинными мотыльками. К счастью, появляются они только на вечерней и утренней заре, и то не всегда. Их укусы вызывают опухоль и нестерпимо чешутся в течение несколько дней. Наших дам они первое время – пока не выработался известный иммунитет – доводили до совершенно болезненного состояния.

Весь этот день, да и следующие, до самого Концепсиона, наш пароходик шел по пустынной реке, меж покрытых тропическим лесом берегов. В верхушках деревьев небольшими стайками резвились проворные обезьяны, изредка из зарослей поднимались длиннохвостые красно-синие попугаи, да на каждой удобной отмели, как загорающие на солнце курортники, блаженно нежились крокодилы. Можно было бы подумать, что мы попали в совершенно необитаемый мир, если бы кое-когда не встречалась груженная бревнами баржа, да раза три в день на правом берегу не показывалась деревушка, состоящая из десятка крытых соломою хибарок и навесов. В этих случаях „Сан-Хосе“ стопорил машину, с берега подходила лодка, принимала почту, а иногда и кого-нибудь из пассажиров.

Только один раз за всю дорогу пароход наш причалил к самому берегу, возле села примерно в сотню дворов. Тут мы накупили бананов и апельсинов, а двое, имевшие удочки, за каких-нибудь десять минут наловили полное ведро довольно крупной, серебристой рыбы, буквально кишевшей у сходней и оказавшейся очень вкусной – ее нам с полной готовностью изжарил пароходный кок.

Генерал Беляев

На второй день пути пошедший с самого утра дождь загнал всех в столовую. Облепив усевшегося на диване генерала Беляева, публика слушала его рассказы и задавала множество животрепещущих вопросов. Разговор почти сразу коснулся событий, происходивших в это время в Центральном Чако, где проходила чисто теоретическая граница между Парагваем и Боливией.

Эта безводная и пустынная область никого особенно не интересовала, пока американцы не обнаружили там месторождения нефти, Теперь обе страны предъявили на нее свои права и, подогреваемые двумя крупнейшими нефтяными трестами (один из которых рассчитывал получить концессии от Парагвая, а другой – от Боливии), вступили в сильно затянувшуюся войну. Она кончилась победой Парагвая примерно через год после нашего приезда.