По следам конквистадоров

— Пустяки! Мы не в Чако едем и не в Мато Гросо, а в Концепсион, а это, говорят, второй по величине город Парагвая. Генерал Беляев знает страну получше нас и если он говорит, что там нам будет хорошо, значит туда и надо ехать без всяких разговоров.

Спорить было бесполезно и побуждения Керманова я хорошо понимал: в Концепсионском районе, в случае расширения колонизации, ему было обеспечено первенство и главенство, а в Энкарнасионе уже не было недостатка во всяких начальниках и атаманах.

— …ждут вас с нетерпением, как будущий культурный оплот края, — ручейками журчал между тем голос Беляева. — Город вам устроит торжественную встречу. Там есть образцовая агрономическая школа, ее директор мой большой друг, он вам во всем поможет и будет руководить вашими первыми шагами. В этой же школе вы получите прекрасное и бесплатное помещение, где будете жить, пока не ознакомитесь с районом и не выберете подходящего для вашей колонии участка. Верьте мне, господа, вам там будет отлично! Через два-три года все вы станете богатыми людьми, а я буду продолжать заселение этого края русскими и посылать к вам только отборную публику, а не такую рвань, которая в корне погубила колонизацию возле Энкарнасиона…

Все слушали генерала развесив уши и на разочарованные и хмурые лица постепенно возвращалось выражение безмятежного спокойствия.

Тем временем наш пароход вошел в асунсионский порт и начал пришвартовываться к пристани, которая, благодаря обмелению реки, казалась нелепо высокой, как бы взгромоздившейся на ходули обросших зеленью свай.

В столице Парагвая

До отплытия парохода на Концепсион у нас оставалось часов семь времени и публика предполагала отправиться в город, чтобы в его лице надолго проститься с цивилизованным миром. Но в Асунсион нас не пустили, что Беляев объяснил какими-то новыми установлениями правительства. Позже мы узнали, что правительство тут было совершенно ни при чем и что генерал сам распорядился не выпускать нас из порта, опасаясь того, что получив от русских старожилов более объективную информацию о концепсионском районе, многие откажутся туда следовать.

По местным законам, каждый из нас имел полное право остаться в Асунсионе и ни в какие тартарары не ехать, но это обстоятельство генерал Беляев и все его помощники от нас скрывали особо тщательно.

Керманова, в связи с нашими делами, генерал повел в какое-то министерство, а мне и еще двоим все же «достал» разрешение на выход в город, т. е. просто приказал страже нас пропустить, приставив к нам одного из сопровождавших его офицеров, Последний несколько часов водил нас по столице и любезно показывал все ее немногочисленные достопримечательности, старательно избегая таких мест, где мы могли бы повстречаться с кем-либо из русских.

Говорят, что за истекшие сорок лет Асунсион значительно благоустроился и обратился в приличный город, но тогда он поразил нас своей запущенностью и неуютностью. Раскаленные зноем каменные мостовые, неприглядные одноэтажные дома, из которых, может быть, один на десять не нуждался в солидном ремонте, пыльные, выгоревшие скверики, более чем скромные магазины и рестораны, из коих только два или три можно было назвать приличными, да четыре кинематографа полусарайного типа — таков был в те годы основной контур парагвайской столицы. Более отрадно выглядели только две загородные улицы, «авеницы» Испания и Колумбия, где среди обильной зелени ютились иностранные посольства и резиденции местной знати.

В самом центре, на берегу реки, окруженный облупленными домишками, высился президентский дворец — желтое двухэтажное здание с колоннадой, в мечтах о ремонте задумчиво глядевшее на рейд. Перед ним покачивались на якорях десятка два барж, груженых дровами, углем, апельсинами, да и просто пустых, украшенных только вывешенными для просушки бельем.