По следам конквистадоров

Несмотря на столь заманчивые посулы, в течение долгого времени никаких предложений не поступало по той простой причине, что «шестилитровых» коров в округе вообще не было. Наконец, в один прекрасный день явился некий парагваец, заявил, что подходящая корова у него есть и что он приглашает наших представителей на пробную дойку.

Немедленно была составлена особая комиссия из «знатоков», которая, во главе с диктатором и завхозом, в назначенный час прибыла на место испытания.

Невзрачная на вид черная коровенка, привязанная к забору, произвела на экспертов довольно жалкое впечатление, которое, впрочем, быстро рассеялось, когда присевшая к вымени баба бойко выдоила из нее три с половиной литра молока.

— Отличное молоко! — определил Воробьянин, сделав глоток и с ученым видом рассматривая содержимое ведра. — Густое, белое и витаминов до черта.

— Да, но это все-таки не шесть литров, — буркнул Керманов.

— Корову доят два раза в день, — любезно пояснил парагваец. — Вечером она даст еще три литра.

Это объяснение вполне удовлетворило комиссию и за чудесную корову тут же было уплачено полторы тысячи пезо, что превышало нормальную цену приблизительно вдвое. Теленок шел в виде бесплатного приложения.

Штатным коровником был назначен Воробьянин, имевший неблагоразумие по пути в Парагвай прочесть какую-то брошюру о молочном хозяйстве и выступить с соответствующим докладом. Это создало ему репутацию специалиста, хотя в душе каждый понимал, что в коровьих делах он смыслит не больше, чем остальные. Вполне сознавал это и сам Воробьянин, в рекордно короткий срок успевший возненавидеть свою питомицу всеми Фибрами души стопроцентного горожанина. Да и было за что: едва лишь кончалась дневная работа и публика шла отдыхать, ему сообщали, что корова удрала в лес или скрылась в буйных зарослях кукурузы. Несчастный опекун хватал веревку и с проклятиями отправлялся на поиски. Иногда проходило часа два прежде, чем ему удавалось ее поймать и привести к месту предстоящей дойки. В обеденный перерыв, когда все предавались сиесте, ему тоже постоянно приходилось вставать и выгонять корову из наших посевов, куда она забиралась за неимением пастбища.

Обязанности доярки приняла на себя невеста Флейшера, Любаша. Ее познания в этой области тоже были чисто теоретическими, но все же она не боялась коров, как прочие наши дамы. И если ей доводилось видеть, как доят в Европе, то в Парагвае это принесло мало пользы: наша корова просто так, за здорово живешь, доить себя не позволяла, и чтобы получить молоко приходилось соблюдать довольно сложный ритуал.

Корову привязывали к столбу и кто-нибудь становился возле ее головы с целью заслонять доярку и отвлекать коровье внимание от событий, развивающихся сзади; Воробьянин держал жертву за хвост, чтобы она им не хлестала, и дирижировал всем спектаклем; Любаша, пряча за спиной ведро, становилась поблизости, легонько напевая и всем своим видом стараясь показать корове, что молоко ее интересует меньше всего на свете; четвертый персонаж манипулировал теленком. Остальные присутствующие распределялись на роли ассистентов, советчиков, тореадоров и просто зевак.

Когда все бывали по местам, теленка подпускали к матери и он с жадностью начинал сосать. Затем, улучив удобную минуту, его оттаскивали в сторону и подкравшаяся кошкой Любаша принималась доить. Обычно корова оставалась в заблуждении очень недолго и заметив подлог, норовила вышибить из-под себя ведро, хлестнуть доярку хвостом или кого-нибудь боднуть. Для успокоения ее нервов к вымени снова подпускали теленка и т. д.

Но что казалось самым удивительным, более двух литров в день из коровы никак не удавалось выдоить. Вначале это приписывали неумению Любаши, потом решили, что корова мало ест. Помимо травы, ей стали давать маниоку и кукурузу, все время увеличивая рацион. Цопи, как звали корову, ела с отменным аппетитом, но молока давала все меньше. Так как в брошюре Воробьянина было сказано, что с коровой надо обращаться ласково, как с женщиной, процедуру доения тоже усложнили, постепенно превратив ее в домашний цирк. Перед коровой теперь наваливали, подобно жертвоприношению, целую кучу ее любимых блюд. Остряки подходили с гитарами и пели ей романсы. Цопи и все с ней связанное сделалось излюбленным объектом зубоскальства и всевозможных шуток. Воробьянин катастрофически быстро седел и из добродушного человека превращался в угрюмого неврастеника. Теперь даже тетя Женя не решалась его пилить, ибо было ясно, что он способен на все, вплоть до убийства.