По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Мы уже говорили, как влияют переводы на популярность литератора: Шекспир в гениальных переводах популярнее у русскоязычного читателя, чем на родном у англоязычного – для него язык Шекспира всё же устарел[253]. В восприятии же поэзии Бялика на языке оригинала есть проблемы, отмеченные знатоком его творчества Зоей Леонтьевной Копельман в послесловии к сборнику стихов и поэм, вышедшему в Иерусалиме в 1994-м году[254]: «Другая[255] преграда между поэзией Бялика и читателями возникла ещё при жизни поэта: подавляющее число его стихов написано на ашкеназском варианте иврита, а возрождённый Израиль заговорил на сефардском наречии, отличающемся главным образом местом ударения в слове. Если чётко организованные в ритмическом отношении стихи Бялика прочесть по законам сефардского наречия, они превращаются в неуклюжий, полупрозаический текст. Сам поэт знал о гибельной ловушке, уготованной ему ивритом-ашкеназитом, и начинающим поэтам настоятельно советовал выбирать только так называемый «правильный» иврит. Всё это привело к ситуации, когда Бялика учат в школе, но почти не читают дома»[256]. Так что мы – кто знакомится с поэзией Бялика по переводам Валерия Яковлевича Брюсова, Фёдора Сологуба (Фёдора Кузьмича Тетерникова) и, главным образом, Владимира Евгеньевича Жаботинского – находимся в преимущественном положении.

Переводы Жаботинского, конечно, лучшие. Во-первых, он переводил с иврита напрямую, а не с использованием подстрочника и фонетических схем. Во-вторых, он сам был грандиозный писатель, друг Бялика и близкий по убеждениям человек (по крайней мере до 17-го Сионистского конгресса, то есть до 1931-го года).