По следам литераторов. Кое-что за Одессу

«И вдруг Костя вернулся. Он вернулся назад так скоро, что вряд ли успел дойти до канцелярии. Но нет. Он был там. И даже принёс оглушительную новость. Его срочно переводят в Москву.

– Тут я уже ничего не могу сказать! – возбуждённо кричал он.

Вот и всё. Так просто, неожиданно, а главное, быстро решилась Тонина судьба. Вовка не мог понять, откуда привалило к нему такое неслыханное счастье: мама так и не помыла его в это утро, и он весь день бродил с немытой физиономией, спотыкаясь о разложенные на полу чемоданы, таща за собой мамины платья и папины галстуки.

Через две недели поезд Париж – Негорелое вышел с польской станции Столбцы и двинулся к советской границе. На полустанке Колосово он на минуту задержался. Ещё на ходу стали соскакивать польские жандармы в щеголеватых шубках с серо-собачьими воротниками. Поезд очень медленно прошёл ещё несколько метров. Тоня с замиранием сердца стала протирать стекло и увидела во мраке зимнего вечера деревянную вышку, на которой стоял красноармеец в длинном сторожевом тулупе и шлеме. На минуту его осветили огни поезда, блеснул ствол винтовки, и вышка медленно поехала назад. Часового заваливало снегом, но он не отряхивался, неподвижный, суровый и величественный, как памятник».

Как говорится, «конец цитаты». О судьбе Кости, Тони и их маленького сына можно пофантазировать. А мы продолжим прогулку по Базарной в следующей главе.

Глава 12 Улица литераторов – часть 2

До следующей точки нашей экскурсии метров 150: в доме № 12 жил Шимон Меерович (он же Семён Маркович) Дубнов – автор фундаментальнейших трудов по еврейской истории и идеолог своеобразной концепции автономизма, отвергающей как сионизм, так и ассимиляцию. В прекрасном московском еврейском музее[429] в условном кафе конца XIX века скульптура Дубнова представлена как символ как раз ассимиляции и противопоставлена фигуре Шолом-Алейхема как символу эмиграции и Теодору Герцлю как символу сионистского (то есть тоже эмиграционного – но на историческую родину) решения еврейского вопроса. В действительности концепция Дубнова сложнее, и мы попробуем её изложить чуть позже.

Пока же скажем, что довольно длинный квартал по Базарной от Белинского до Канатной представлен колоссальным разнообразием архитектурных стилей.

По нечётной стороне стоят торцом к улице неоштукатуренные трёхэтажные дома – элегантные, особенно по сравнению с бетонной девятиэтажкой между ними. На самом деле в момент строительства их не штукатурили из экономии, как не штукатурили и боковые стены многих других домов, хотя это и не полезно для одесских «влагонестойких» ракушечника и песчаника. Так что дома были для небогатых. Для любителей подробностей: дома относились к Когановским дешёвым квартирам, где проживание стоило в начале XX века до 4 рублей за две комнаты (sic!). За подробностями этого – типичного для Одессы – гуманитарного проекта отправляем в Интернет[430]. Заметим только, что среди 12 членов Комитета по управлению имуществом комплекса был и сам генерал-губернатор Новороссийский и Бессарабский Пауль Деметриус Августович (Павел Евстафьевич) Коцебу, и профессор Новороссийского университета Иван Михайлович Сеченов (см. Книга 2, глава 5) и уже знакомый нам (см. главу 5 настоящей книги) доктор Лев Семёнович Пинскер.

На месте завода имени Кирова[431] теперь построен комплекс «элитоэтажек»: три из них на 16 и одна – на 18 этажей. Ничего не скажешь: улица тихая, и море, и парк, и центр – всё близко. «По сумме баллов», наверное, одни из лучших домов в городе.