По следам неведомого

Все это я записываю, сидя в шезлонге на палубе. А тем временем Соловьев подсел к Осборну, и у них завязался очень оживленный разговор. О чем это они?

— …Места всем хватит! — пылко говорит Осборн. — Мы еще далеко не использовали всех возможностей Земли. Циолковский подсчитал — на каждого человека приходится так много свободного пространства!

— Циолковский, однако, считает, — отвечает Соловьев, чуть приметно усмехаясь, — что это пространство нельзя практически использовать при современном состоянии человеческого общества. Нужно, чтоб все обитатели нашей планеты объединились для организованного выступления против стихий.

— Они объединятся! — убежденно восклицает Осборн. — Рано или поздно. Это ведь неизбежно. Правда, Арчибальд?

Мак-Кинли бормочет что-то в высшей степени неопределенное.

— Но даже и сейчас места на Земле хватит! — повторяет Осборн. — Ведь это событие обязательно объединит всех людей хоть на время.

Громадные серые глаза Осборна сияют мистическим огнем. Соловьев смотрит на него почти с нежностью. Наверное, Осборн у большинства вызывает именно это чувство, рожденное восхищением и тревогой. Даже суровый Мак-Кинли вряд ли только из деловых соображений опекает его, словно нянька…

За бортом равномерно и однообразно вздымаются зеленые пологие волны. Ни облачка на небе, ни клочка суши на горизонте. Вода и воздух, первозданные стихии, владычествуют здесь безраздельно. Да, конечно, мало мы знаем о своей Земле! Тут и вправду могут быть ресурсы почти неисчерпаемые, особенно, если к нам прибудут существа, вооруженные более высоким опытом и уровнем познаний об окружающем мире. Да дело и не в уровне — ведь опыт никогда не совпадает полностью, даже у людей, живущих бок о бок. А у жителей других планет! Впрочем, это не мои собственные рассуждения; я сейчас все время — в атмосфере горячих споров и гипотез, может быть, фантастических, но в общем удивительно расширяющих кругозор.

Маша молчит и слушает. Она вообще стала очень молчаливой, я ее не узнаю. Со мной разговаривает тоже мало; вполне по-дружески, но холодновато. А я прямо не знаю, как себя вести с ней. С Соловьевым советоваться по этому поводу неудобно и даже просто смешно. Остается — ждать. Чего?»

Не надо думать, что все мои записи так пространны и, я бы сказал, статичны. Это — только во время плавания. Тогда писать было удобней, да и времени свободного хватало. А дальше пошли записи все более короткие, часто неразборчивые, сделанные на ходу непослушными руками, закоченевшими от горного ветра, в кровь ободранными о скалы или о колючие кустарники пуны — андийской высокогорной области. Чем дальше, тем больше потребуется к ним комментариев. А все же обращаться к запискам придется — это живые свидетельства. Я сам после всего пережитого помню иногда меньше, чем мой дневник.

Итак — записи, сделанные на континенте.