По следам призрака

— Ну, ладно. Осмотрели мы все чин-чином, как говорится, составили протокол. Нож и журнал, разумеется, забрали с собой, а тело потерпевшего, как и полагается в таких случаях, отправили в морг. Собрались уже было уходить — слышу, плачет кто-то за окном. Приоткрыл ставни, смотрю: в саду на скамеечке сидит Татьяна спиною к нам, согнулась вся, закрыла руками лицо и так рыдает, будто разрывает всю ее на части… А когда стали выходить, Ерофеев и говорит мне: «Ну, что, Иван Иванович, делать нам здесь особенно-то и нечего. Чистейшее самоубийство, судя по всему!» А я ему отвечаю: «Не торопись, Ерофеев, с выводами, что еще покажет экспертиза…» А экспертиза показала вот что: на рукояти ножа были обнаружены три разновидности отпечатков пальцев. Принадлежали они Кузнецову Василию, его жене, и погибшему. Но это естественно. Ведь нож-то был кухонный и пользоваться им могли все трое в разное время и по разным надобностям. А вот с журналом вышло поинтереснее. Предсмертная записка, как выяснилось, и правду была написана самим погибшим, но на обложке журнала оказались совершенно четкие, или как принято говорить у нас, свежие следы пальцев. И принадлежали они не кому-нибудь, а брату покойного — Василию. Не правда ли — интересная ситуация? Ведь, по словам Василия, он не прикасался к журналу, а только прочел то, что было написано перед смертью братом. И знаете, что я сделал после этого? Задержал Кузнецова Василия и отправил в камеру предварительного заключения…

— Как? По каким же основаниям? — привстали мы все разом, а Инна Солнцева даже ойкнула от неожиданности.

— По подозрению в убийстве своего брата, — спокойно отвечал Иван Иванович.

— А почему вы решили, что он убил Анатолия?

— Я скажу об этом позже, — с тем же невозмутимым спокойствием продолжал следователь. — Так вот, задержав Кузнецова Василия, я, разумеется, вызывал его на допросы, а через два дня он признался мне в убийстве. Произошло все так. Придя на обед, Василий зашел в комнату к брату. Тот как раз закончил ремонт туфель. Василию вроде не было никакого дела. Но вот он признал туфли жены! Человек по натуре горячий и несдержанный, обуреваемый ревностью, он стал упрекать брата. Анатолий, как известно, тоже не отличался уравновешенностью. Словом, была ссора… Не помня себя от злости, Василий схватил нож, лежащий на тумбочке, и ударил брата. Когда опомнился, Анатолий, цепляясь за различные предметы, уже валился, на пол. И он не выдержал, убежал из дома. А когда вернулся, то Анатолий был уже мертв и на полу возле него лежал журнал с той самой записью на обложке, которая с самого начала спутала нам все карты… Трудно сказать что натолкнуло погибшего сделать ее на исходе своих сил. Может, им руководило чувство доброты, сочувствия, которое часто охватывает людей на пороге их смерти. А может, это была последняя дань кровному братству… Но так или иначе, уходя из жизни, Анатолий подарил брату единственный шанс на спасение, и тот решил воспользоваться им…

Иван Иванович, запрокинув голову, взглянул прищуренными глазами на ярко светившееся солнце, прислушался к щебетанью птиц, прятавшихся в чуть желтеющей листве берез, кленов, в кронах старых раскидистых сосен, улыбнулся невесть чему и закончил свой рассказ:

— Вот вы спросили давеча, почему, мол, я решил, что тут не самоубийство, а настоящее убийство? Видите ли, есть у человека привычки, которым он никогда не изменяет или же, по крайней мере, изменяет в весьма редких случаях. Вы знаете, Анатолий слыл человеком аккуратным, педантичным в некотором роде. А теперь представьте, этот человек, франт по натуре, кончает жизнь самоубийством в старом рабочем халате. Возможно ли такое? Нет, конечно. Привычка, знаете ли, — дело устойчивое. А у человека, чувствующего приближение смерти, она, говорят, приобретает поистине болезненный характер. Был случай, когда один страстный любитель цветов перед тем, как расстаться с жизнью, покрасил цветочные горшочки, удобрил землю в них и полил цветы. Это ли не доказательство справедливости моих слов? Ну, а клетка с канарейкой? Разве мог Анатолий в случае самоубийства сломать ее умышленно и лишить жизни пташку — единственное свое утешение после смерти сына? Опять же нет. Конечно, падая после неожиданного ножевого удара, который нанес ему брат, он уронил ее на пол и совершенно случайно придавил коленом, погубив и маленькую певунью. Вот, это вам, так сказать, негативные обстоятельства.