По следам прошлого

Я не мог уснуть. Стоило только закрыть глаза, и, словно наяву, передо мной возникали Асфи, Архаг и Стрекоза. И крики. Крики въелись в память и продолжали звучать отовсюду еще долго. Слышались во всем: в скрипе деревьев, в блеянии тамаргов, даже в слабом ветерке, добирающемся в этот глухой лес.

Асфи стояла посреди поляны, освещенная огнем, и словно сливалась с ним. Будто выходила из него. Ее руки и кинжал — орудие пытки — были измазаны кровью. Я видел ее лицо и не узнавал — бездушное.

Когда сон охватывал сильнее, вместо Стрекозы я видел себя. Со стороны наблюдал, как Асфи, не мешкая, наказывает меня. И тогда мои крики — давние, детские — звучали в ушах.

Выходит, она ничем не лучше остальных.

Я открывал глаза — и все растворялось в лунном свете.

Смотреть на темноту тоже приходилось с осторожностью. И она пробуждала память о недавно увиденном. Но хуже всего дела обстояли с голосом Асфи.

Допоздна она сидела за костром, ждала, когда Елрех отпустит бедную эльфийку. Негромко переговаривалась с Дароком так беспечно, будто ничего не случилось. А затем требовала отвратительные клятвы и с Лиара, и со Стрекозы. Ими она буквально пленила этих двоих, лишая их малейшей свободы и, наверняка, превращаясь для эльфийки в жадных дядю с тетей в одном лице.

Удивило и насторожило ее решение опять разделиться. Она отправляла Стрекозу, Лиара и троих васовергов в регион Хищного хребта. Долго рассказывала, где найти озеро и на его дне ларец со вторым ключом.

Удивились таким переменам в планах все, но поинтересовался об этом только Дарок. Возможно, потому, что Асфи оставляла с нами Гахсода, а не его. В любом случае ответа ни он, ни остальные не получили.

— Так нужно, — строго заявила Асфи и вернулась к беседе со Стрекозой, требуя от нее повторить все услышанное.

Все то время, что она говорила, я вспоминал ее другой девушкой — решительной, но нежной; плачущей, но бойкой; веселой, но всегда готовой к трудностям. Она нравилась мне такой все больше и больше. И тут… Было невыносимо горько видеть все то, что она творила своими руками, без чьей-либо указки. Я пытался найти причины для всей этой жестокости, но никак не мог. Неужели не было другого пути примирения? Мы бы с ней смогли. Смогли бы склонить всех к дружелюбию со временем, с помощью внешних обстоятельств, каких-то наглядных жизненных примеров. Мы с ней многое смогли бы. А так… Так все превратилось в ощущение, будто это она держала розги в ту дальнюю Луну, и я был привязан к столбам перед ней. Именно она своими руками раздирала мне спину до крови, до мяса. Исполосовывала веру в добрых существ. Именно она заставила меня — меня, а не Стрекозу! — понести наказание через страдание и позор.

Неужели со мной не было возможности договориться? Неужели нельзя доказать свою правоту, не прибегая к жестокости?

Я убежден, что правду можно доказать одними лишь словами.

Над лесом занималась заря, а я так и не смог уснуть. Лежал на спине, заложив руку под голову, и смотрел на серое небо, подернутое розоватой дымкой. Макушки деревьев чернели, пятная его, а блеклые звезды мерцали, исчезая, но до последнего украшая.

Все в лагере спали, уставшие после трудного спуска с черных гор. Заснула даже Стрекоза, наверняка измученная и страхом, и болью. Норкор, оставленный следить за лагерем, и тот сидел на бревне, выронив свою плеть из рук и свесив голову на грудь. Иногда он похрапывал слишком громко и будил сам себя, после чего вздрагивал, хмурился и спешно оглядывался. Не видя никаких лазутчиков и врагов поблизости, засыпал снова.

Я сдвинул руку, нащупал мох. Влажный от первой взвеси будущей росы, мягкий и живой. Захотелось остаться тут. Просто остаться вдали от разумных существ, от которых постоянно приходится ждать удара.

Через мгновение поддался душевному порыву и тихо поднялся. Думал уйти, не оглядываясь. Особенно хотелось уйти, не глядя на Асфи и не вспоминая о ней.

Не смог.

Проходя мимо костра, обернулся. Отыскал взглядом и не поверил глазам. Нежная, беззащитная, маленькая.

Я бесшумно подкрался к ней, присел на корточках. Заметил две морщинки на лбу. Они создавали впечатление, что Асфи хмурится даже во сне. Она дышала размеренно, спокойно. Веки дергались, ресницы дрожали, а кулаки то сильнее стискивали одеяло у груди, то расслаблялись.

Испытывая необъяснимое желание разбудить девушку, порадовать чем-то, лишь напомнил себе, какой она была совсем недавно. Однако ярость утратила силу и приобрела тягучий оттенок горечи. Так было и с родителями, когда они, потеряв не рожденное дитя, снова забрали меня к себе от знахарки.