По следам прошлого

Обнял Лери, а она ударила меня в грудь. И снова, снова, снова… Я поднимал голову повыше и морщился, когда кулаки попадали по подбородку. Лери отталкивала меня — я обнимал крепче. С силой прижал ее к себе, надеясь, что она не додумается вцепиться зубами мне в шею.

— Ты не любишь меня! Не любишь!

Правда. Теперь люблю другую. Только ты уверена, что я люблю тебя.

— Не любишь! — кричала, пытаясь ударить коленом. — Пусти меня! Пусти!

— Лери, тише. Я рядом.

— Уйди! Ты бросил меня! Я не нужна тебе!

— Нужна.

— Врешь!

Полуправда — не вранье.

Когда ей надоело кричать, когда устала биться в истерике, я уложил ее на кровать и стал целовать. Она всхлипывала громче.

— Я соскучился по тебе, Лери.

Перехватил яблочное дыхание и коснулся губами ее губ.

— Нет! — Она отвернулась, выворачивая шею и упираясь кулаками мне в грудь.

— Почему? Разве ты не рада моему возвращению? Я скучал. Вернулся к тебе. Принес подарки для тебя, для сына, для родителей. Лери…

— Не хочу! Отпусти меня! Дурак! Я не просила тебя уходить! А ты ушел! Теперь отпусти! Я не хочу тебя!

— А я хочу. — Запустил руку под подол сарафана, собрав его в складки и погладив бархатную кожу. — Ты моя избранница, Лери. Ты подарила мне сына. Мы любим друг друга. А близость у нас была лишь три раза. И сейчас я хочу повторить наш первый. Помнишь его?

Она захрипела, набирая побольше воздуха в грудь. И с новой силой принялась бить по лицу и груди, царапая и отталкивая.

— Отпусти меня, немедля! Скверна в тебе! Выпусти, говорю! Матушка! — завопила во все горло, оглушая левое ухо. — Батюшка! Спасите!

Я перехватил ее руки, завел высоко над головой, и, тряхнув хорошенько, спросил громко:

— Чей это сын, Лери?!

Она хватанула еще раз воздуха, но, осмыслив вопрос, кричать перестала. Замолкла, уставившись на меня. Округлила голубые глаза. Розовые губы затряслись, будто от обиды.

— Что это ты такое спрашиваешь, дурак?

Я склонился к ней ниже и проговорил:

— Он родился рано. Не прошло трех периодов с той Луны, когда ты впервые отдалась мне.

— Не доносила, — она всхлипнула. Голос зазвучал тонко, мягко. — Но он крепкий. В тебя пошел. У тебя пусть ума нет, но крепкий, глянь, какой. А скверна у тебя в голове только ухудшилась. Кто так дурно на тебя повлиял? В чем меня обвинить пытаешься? И потом говоришь мне, что любишь…

Светлые волосы на висках впитали слезы, прилипли к нежной коже. Пробудилась жалость к ней и благодарность за прошлое. Она спасла мне жизнь…

Теперь до слез жалеет об этом.

Я приник губами к белой щеке, попробовал на вкус горько-соленые капли. Жаль, что все так сложилось между нами.

Я поцеловал ее еще раз, и она задышала глубже. Когда отыскал ее губы своими губами, она позволила задержать прикосновение на несколько секунд. Поерзала подо мной призывно, отметая последние сомнения. Я прижал ее крепче, навис над ней снова. Дождался, когда она откроет глаза и перехватит мой взгляд. Готовясь к новой истерике, попросил:

— Поклянись духами, Лери, что ты подарила жизнь моему сыну.

Она не сдержалась. Фыркнула со злобой. Руки дернулись в моих ладонях. Но безуспешно. И она плюнула мне в лицо. Я дернулся, но с такого расстояние, какое разделяло наши лица, попал бы и ребенок. Пришлось вытереть слюну плечом. Кожаная куртка неприятно поскребла скулу швом.

— Лери, договоримся по-хорошему…

— Ты не любишь меня! Скверна в твоей голове убивает все хорошее в тебе!..

Истерика была. Лери кричала, пока не сорвала голос. Хохоча, обвиняла меня в тугодумии. Иногда звала на помощь моих родителей, не догадываясь, что отцу требуется время прийти в себя и хотя бы сменить штаны на чистые. Что мать будет ходить под дверями, сотрясая воздух причитаниями и жалобами, но никогда не заступится. А когда все прекратится, пойдет как ни в чем не бывало заниматься домашними делами.

Когда Лери, наконец-то, затихла и обмякла подо мною, я склонился к ее уху и принялся тихо напоминать:

— Когда-то дети на берегу реки били меня, протыкали насквозь раскаленным прутом. — Ткнулся носом в светлые волосы. Дыхание Лери участилось. — Теперь духи разрешают мне в ответ делать с этими выросшими детьми что угодно. И я хочу тебя, Лери. И я возьму тебя. Никто не осудит, никто не заступится. Я устал ждать от тебя ласки и подачек. Я научился сам брать все, что мне нужно. И я буду брать тебя каждую Луну, каждый рассвет. Если придется, я буду связывать тебя…

Она закричала, дернувшись резко и с силой. Клацнула зубами возле моего уха, но я успел отпрянуть, крепче сжимая ее запястья. Бледное, круглое лицо, покрылось красными пятнами. Лери затрясло, будто судорога пробрала все тело.

— Я не твоя, выродок скверны! И сын не твой! Ненавижу тебя!

Добившись признания, я выпустил ее. Злость смешалась с облегчением, и эта смесь отняла силы. Я с трудом сел на краю кровати, спуская ноги на пол. Уперся руками в мягкий матрас, чувствуя пальцами внутри него что-то матерчатое, воздушное. Те, благодаря кому я появился в Фадрагосе, приняли Лери, как желанную и родную. Она села у меня за спиной и спрятала лицо в ладонях. Комната опять наполнилась рыданиями.

— Чей он? — спросил я.