По следам сенсаций

По-серьёзному… Если верить молве, прадед великого естествоиспытателя Эразм Дарвин каждое утро, ко всеобщему изумлению, поигрывал перед тюльпанами на трубе: авось что-то получится. Увы, ничего не получилось. Что ж, достохвальна смелость, позволяющая человеку, не боясь прослыть чудаком, невзирая на ухмылки обывателей, идти необычными путями, держась в стороне от ортодоксальных, очевидных воззрений, от «диссертабельных» тем. Но что ни говорите, одного оригинальничанья, одной ершистости в науке маловато. Прояви Эразм Дарвин изощрённую наблюдательность и титаническую работоспособность своего великого правнука Чарлза, ему не пришлось бы разочароваться. Ибо, как мы теперь знаем, «музыкальные крнцерты», то есть, по существу, ритмические сотрясения воздуха, действительно оказывают заметное физиологическое воздействие на растения. Любой лист отнюдь не бесследно для себя слушает Листа или даже просто сирену, не серенаду, — даром что не имеет психики. Так что, если вы увидите чудака с магнитом ли, с трубой ли, во саду ли, в огороде — не торопитесь подымать его на смех.

Однако мы и впрямь здорово отвлеклись от темы.

Кому из нас не приходилось сиживать на спиле дерева? Между тем далеко не всякий прикасался к срезу внимательным взором исследователя. Чему ж тут удивляться:, пни — явление распространённое, малоперспективное во всех смыслах, А вот советский учёный Н. Шведов подметил интересную особенность: некоторые годовые кольца у деревьев гораздо толще, чем другие. И такое чередование отличается определённой повторяемостью, совпадающей с одиннадцатилетней цикличностью в поведении Солнца! И сделал он это открытие ещё семьдесят лет тому назад.

Опять в сторону от влияния магнита на живое? Сдаётся, что нет.

«Благосклонный читатель, занимающийся философией магнита!» — таким обращением начинается книга Вильяма Гильберта «О магните, магнитных телах и о большом магните — Земле», изданная в Лондоне в 1600 году. Достопримечательные слова! Отмежёвываясь от полумистического их толкования, без которого не мог обойтись автор, творивший на рубеже XVI и XVII столетий, вдумаемся: а ведь он был прав, поднимая проблему магнита до уровня философской значимости. Скромный кусок железа, начавший свою эпопею с трепетного, но упрямого стремления выбирать лишь одно направление над розеткой румбов в компасе, лёживавший на животах у прекрасных дам, гипнотически сверкавший в руках у магнетизёров, потом тихо стронувший с места рамку-проводник с током, чтобы подсказать конструкторам идею электромотора, наконец, обретший неумирающий язык в шорохе магнитофонных лент и- крепкую необъятную память в электронном быстродействии умных машин, — сколько у него за плечами, у старого служаки! И сколько у него впереди!

Тут в самый раз было бы прибегнуть к изрядно потрёпанному, но не утратившему эффектность приёму, нарисовав фантастическую картину мира, где исчезли магниты и магнитные поля. Пришлось бы напомнить, что любители спорта не увидели бы с телевизионных экранов баталии токийских олимпийцев, ибо никто не знал бы, что такое видеомагнитофонные ленты, и вообще не слыхивал бы о телевизоре, как, впрочем, и о телефоне, телеграфе, радио, электронных машинах. Остановились бы трамваи, троллейбусы, электровозы; ракеты, если бы они взлетели, оказались бы неуправляемыми. Была — бы парализована вся электроэнергетика, остановились бы заводы, в домах погас бы свет, ибо электричество неотделимо от магнетизма. Вы думаете, хватило бы стародедовских паровиков или двигателей внутреннего сгорания последней марки? Глубочайшее заблуждение! И топливо, и строительные материалы, и всё, что нас окружает: земля, вода, воздух и мы сами — словом, все до единого экспонаты исполинского музея живой и неживой природы исчезли бы в небытие. Ибо материя состоит из элементарных частиц, а они представляют собой крохотные магнитики. Осталась бы пустота. И кромешная тьма: ведь свет — тоже электромагнитные колебания!