По следам Штирлица и Мюллера

Под предлогом крайней секретности радиослужбу абвера практически отстранили от дела. Вместо армейских радистов в гестапо специально создали зондеркоманду «Функшпиль», ее подчинили руководству команды «Роте капелле». Теперь сотрудников абвера знакомили с материалами сугубо в той части, которая касалась непосредственно их. Доходило до обид. Капитан Пипе, первым запелегновавший советскую рацию, жаловался начальству, что его больше не допускают к расследованию.

Но от операции стали отжимать и парижское гестапо во главе с Бемельбургом, хотя именно оно выследило и выловило большую часть агентов Треппера. Сотрудники зондеркоманды «Роте капелле» деликатно подсказали арестованным, что в присутствии Бемельбурга не надо разглашать какие-либо сведения. А когда из Берлина прибыла группа следователей, чтобы допросить соратников Треппера об их связях с группой Радо в Швейцарии, заместитель начальника «Роте капелле» Берг пояснил узникам — этим следователям выкладывать информацию вообще не обязательно, поскольку они из службы Шелленберга.

Впрочем, в операции «Медведь» секретность была доведена вообще до абсолюта. Арестованных разведчиков не регистрировали в тюрьмах. Надзиратели и тюремное начальство не имели права общаться с ними и даже видеть их лица. Их приводили в камеры и уводили, надев на головы специальные мешки. Ну а как же иначе — малейшая утечка могла сорвать «функшпиль». Но для перевербованных радистов и руководителей создавали льготные условия. Их размещали в удобных охраняемых особняках, обеспечивали хорошее питание, демонстрировали гуманное и уважительное отношение. А подъезжали тонко.

После ареста Треппера начальник зондеркоманды Гиринг заявил ему, что в Германии есть влиятельные лица, желающие заключить с СССР сепаратный мир. Поэтому радиоигра вовсе не будет направлена во вред России, а станет инструментом для наведения контактов и установления доверия между сторонами. Сперва будет передаваться информация, только правдивая, а когда Центр поверит в искренность и дружелюбие людей, ведущих игру, последуют более серьезные предложения. Впрочем, пояснил и другое — в случае отказа сотрудничать последует не только смерть Треппера, но и сообщение в Москву о его предательстве. А это скажется на семье, оставшейся в СССР. В результате «Большой шеф» согласился.

Из 8 передатчиков, входивших в его организацию, было «повернуто» 6. Шелленберг в своих мемуарах преувеличил в 10 раз, называя цифру 60. Разумеется, это просто неправдоподобно. Доживая свой век в Италии, он любил приврать. Надеялся заработать на книге, а заодно припугнуть западные спецслужбы масштабами советской угрозы. Вдруг вспомнят, востребуют специалиста.

Однако в деятельности гестапо в это время начались загадки — и ничуть не менее странные, чем те, которые преподнес советский Центр, не воспринимая сигналов о провале. Дело в том, что радиоигра и все меры чрезвычайной секретности, окутавшие ее, почти сразу же… потеряли смысл. В январе 1943 г. один из перевербованных радистов, Йозеф Венцель, был привезен для очередного сеанса связи на конспиративную квартиру. Его сопровождали два гестаповца. Когда они вошли в прихожую, Венцель заметил, что ключ остался в замке с наружной стороны. Воспользовавшись секундной оплошностью врагов, снимавших пальто, он выскочил на лестницу и запер дверь. А пока ее выбивали изнутри, был таков.

Правда, на самом-то деле у Венцеля связи с Центром не было. Он просто спрятался у знакомых и скрывался до ухода немцев. Но ведь гестапо не могло этого знать! Участник операции бежал! Он должен был предупредить Москву о реальном положении дел. По всем канонам, радиоигру следовало прекратить. Тем не менее зондеркоманда продолжила ее, будто ничего не случилось. Поступить таким образом она могла только с разрешения Мюллера.

Но и Треппер был обеспокоен, что советское начальство почему-то не реагирует на донесения об арестах разведчиков, на его собственный сигнал, поданный в эфир, — он работает под контролем. Он придумал собственный ход, передать сообщение на волю. Убедил гестаповцев, что для поддержания доверия Центра ему нужно периодически бывать в городе и появляться на «контрольных явках». Неизвестно, поверили ему или нет, но согласились. Под предлогом такой «контрольной явки» Треппер дважды посетил лавку Жюльетты Мусье, связанной с французской компартией. Сумел незаметно сунуть ей клочок бумаги, исписанный мелким почерком, где докладывал — вся его организация находится в руках врага (при этом и самой Жюльетте посоветовал скрыться).