По следам Таманцева

— Не приведи господь, — думает Шаповал.

В это время Трубник вновь отбегает от насыпи. Теперь ему предстоит самое главное и трудное — выдернуть чеку из взрывателя. Чека привязана за шнур, а шнур очень короток. Но не потому, что партизаны не нашли более длинного шнура. С коротким надёжнее, хотя и опаснее. Сейчас многое зависит от Трубника, он ставит точку во всей операции. Чеку нужно выдернуть, когда паровоз поравняется со снарядом, и при этом постараться не пострадать самому.

Вот уже показалась дрезина, на ней мешки с песком и пулемёт. Уже виден и сам состав. Впереди паровоза две платформы, на которых за мешками с песком — пулемётный и зенитный расчёты. А вот паровоз поравнялся с заложенным под рельсы снарядом.

Трубника не видно, не видно шнура, не слышно ничего, потому что грохот проходящего состава вытеснил все звуки. И вдруг — столб огня, а затем взрывная волна оторвала Шаповала от дерева и бросила в снег. Но уже в следующую секунду он поднялся и побежал в лес, с удовлетворением и радостью чувствуя за спиной дыхание Трубника.

— Молодец, Вася, ай да молодец!

* * *

Поезд пришёл в Улан-Удэ точно по расписанию. Александр Оттович уже ждал меня на перроне. Мы сердечно обнялись, и он повёз меня в гостиницу. Утром следующего дня притащил меня в Общество Российско-Белорусской дружбы, которое располагалось в самом конце первого этажа и занимало две смежные комнаты. Председатель ждал меня. Он тактично спросил, каким ветром меня занесло столь далеко от Беларуси. Я поведал историю о своей поездке на Дальний Восток. Глаза его загорелись, оказалось, что по профессии он журналист, автор нескольких сценариев документальных фильмов, а также участник поисковых экспедиций, по результатам которых писал статьи.

— Но у нас к вам, — сказал он, наконец, — конкретный интерес.

— Рад буду помочь, — поспешил заверить его я.

— В соседней комнате вас ждут два представителя нашей прессы — самой взрослой газеты Бурятии и газеты молодёжной. Кроме того, через час сюда подъедет съёмочная группа телевидения. Всем интересно знать, как живет братская Белоруссия.

Я открыл было рот, чтобы сказать, что я не уполномочен говорить от лица Беларуси, но мой собеседник продолжал:

— Мы также хотим использовать вас для восстановления контактов с гомельчанами.

— Но я живу в Минске.

— Это всё равно ближе, чем от нас, согласны?

— Да.

— Тогда за работу. А после обеда вас свозят в этнографический музей и дацан — буддийский храм, — пояснил он на всякий случай.

Я честно отработал свою командировку, дал интервью газетчикам и телевидению. Когда всё было закончено, мне предложили выпить чаю вместе с журналистами.

После первого глотка беседа пошла оживленнее и представитель взрослой прессы вдруг сказал:

— Наверное, я выражу общее мнение, если спрошу о том, как там у вас в Белоруссии?

* * *

После обеда мы с Оттовичем посетили этнографический музей, а затем съездили в дацан. На выходе девушки, торгующие сувенирами, стали предлагать нам свой товар:

— Возьмите этого монаха, — сказала одна из них, — он приносит счастье.

— Хорошо, — сказал я, — возьму, только объясните, как он это делает?

— Что делает? — не поняла девушка.

— Счастье приносит.

— Очень просто: нужно загадать желание, а потом провести триста кругов возле пупка.

Я вспомнил занятия по судебной медицине и сказал:

— После такого количества кругов на пупке будет кровоподтёк.

Взрыв хохота был мне ответом.

— Вы меня не так поняли, — сказала девушка. — Нужно водить вокруг пупка монаха… А не статуэткой вокруг вашего пупка.

То ли от огромного количества контактов, то ли от изобилия информации, но к вечеру у меня разболелась голова. Пришлось принять обезболивающее и расстаться с моим белорусским сибиряком.

Утром следующего дня всё повторилось. Оттович позвонил, что едет за мной. По дороге в аэропорт он комментировал всё те же достопримечательности, но в обратном порядке.

Трубник

— Миша, ребята вернулись из рейда, — говорит Трубник, входя во взводную землянку.

Шаповал затягивает ремень поверх полушубка, собираясь выйти наружу.

— Все живы? — спрашивает он.

— Да, — говорит Трубник, проходит к железной бочке, которая служит печкой-буржуйкой, и греет возле неё руки, — есть интересные новости.

— Какие?

— Жителей деревень, что вокруг места диверсии, привлекали к перевозкам убитых и раненых.

— И сколько их было?

— Судя по тому, что работали трое суток, а ранеными забиты все близлежащие деревни, около полутысячи.

— Солидно.

— Тебя можно поздравить.

— Всех нас можно поздравить.

— В деревнях развесили листовки.

— С фотографией?

— Нет, но твоя фамилия указана правильно. За тебя и твою группу назначено вознаграждение.

— И какое?

— Десять тысяч немецких марок.

— Всего-то! Пожадничали фрицы, наша группа стоит намного дороже. Но не это интересно.

— А что?

— А сам подумай, ты же диверсант.

— Не догадываюсь.

— Откуда у них такая точная информация?

— Да, любопытно. Выходит, они тоже не зря хлеб едят?

— Не зря, не зря. Но о чем это говорит?

— Не знаю.