По следам знакомых героев

— Совершенно верно, — кивнул Холмс. — Рубикон — это пограничная река между цизальпинской Галлией и собственно Италией. И знаменита она переходом Цезаря в 49 году до нашей эры. Но говоря, что Онегин «знал, что значит Рубикон», Пушкин хотел сказать не это.

— А что же?

— Вы, конечно, знаете, что название этой пограничной реки давно уже стало нарицательным. Перейти Рубикон — это значит сделать решительный шаг, совершить необратимый поступок. Как говориться, сжечь за собой корабли. Но в те времена, о которых рассказывает Пушкин, оно означало нечто еще более конкретное.

— Вы перестанете, наконец, говорить загадками? — возмутился Уотсон.

— Взгляните! — сказал Холмс, протягивая ему довольно увесистый том. — Это следственное дело декабристов. Том второй. Откройте его, пожалуйста, на странице 451-й. Открыли? Так… Что там?

— Показания Бестужева.

— Прекрасно. Читайте!.. Нет-нет, вот отсюда.

Уотсон послушно прочел:

— «Я сам при многих, перешагнув порог Рылеева кабинета, сказал, смеясь: „Переступаю через Рубикон, а Рубикон значит руби кон, то есть все, что попадется, но я никак не разумел под сим царствующей фамилии“».

— Надеюсь, вы поняли, что это значит? — спросил Холмс. — Бестужева обвиняли в том, что выражение «руби кон» означало намек на истребление царствующей фамилии. Понимаете теперь, на какие серьезные обстоятельства могли намекать слова, сказанные Пушкиным об Онегине: «Он знал, что значит Рубикон»?

— Но если эта строчка так многозначительна, почему же Пушкин ее вычеркнул? — спросил Уотсон.

— Трудно сказать. Возможно, из цензурных соображений. Но строка об анекдотах, которые Онегин хранил в своей памяти, тоже весьма многозначительна. Найдите, пожалуйста, в этой же книге допрос лейтенанта Арбузова.

— Вот он!

— Великолепно. А теперь прочтите то место из его показаний, где говорится о декабристе Завалишине.

Уотсон прочел:

— «При каждом свидании рассказывал новости: то новая республика в Америке образовалась или какой-нибудь анекдот из Испании или Греции».

— Как видите, рассказывание анекдотов было не таким уж пустым занятием, если следственная комиссия, занимавшаяся делом декабристов, с таким пристрастием о нем расспрашивала… Ну как, Уотсон, убедились?

— Я давно уже убедился, что спорить с вами бесполезно, — хмуро ответил Уотсон.

— А вот это вы зря, — улыбнулся Холмс. — Спорьте со мной, мой милый! Непременно спорьте! Не зря ведь говорят, что в спорах рождается истина.

Путешествие шестнадцатое, В котором появляется двойник капитана Копейкина, после чего Шерлок Холмс окончательно решает стать литературоведом

— Почему это вдруг, мой милый Уотсон, вас заинтересовал капитан Копейкин? — спросил Холмс.

— Понимаете, какая штука, — начал Уотсон. Но тут же изумленно прервал себя. — Позвольте, Холмс!.. Я ведь не успел еще с вами и словом перемолвиться! Каким образом вам стало известно, что меня заинтересовал капитан Копейкин?

— Как всегда, все объясняется чрезвычайно просто, — благодушно рассмеялся Холмс. — Сегодня утром на вашем ночном столике я обнаружил «Мертвые души» Гоголя. Когда я взял в руки книгу, из нее выпали ваши очки. Приглядевшись, я увидал, что очками были заложены как раз те страницы, на которых напечатана «Повесть о капитане Копейкине». Видите? Здесь даже осталась небольшая вмятина…

— Поразительно! — только и мог вымолвить Уотсон.

— Приглядевшись еще внимательнее, — продолжал Холмс, — я увидел, что некоторые строки этой «Повести» отчеркнуты ногтем. Я не поленился, взял в руки лупу и убедился, что это след именно вашего ногтя. Помните, вы третьего дня чистили трубку и сломали ноготь? Должен вам сказать, Уотсон, что сломанный ноготь оставляет особенно отчетливый след. Он острее царапает и даже слегка рвет бумагу. Разумеется, увидеть это может только глаз опытного криминалиста.

— Не скромничайте, Холмс! — пылко воскликнул Уотсон. — Заметить такое мог только единственный в своем роде глаз Шерлока Холмса!

— Полноте, Уотсон… Не забывайте к тому же, что здесь, на Бейкер-стрит, живем лишь мы с вами. И если я в последние дни не читал «Повесть о капитане Копейкине», стало быть, читали ее вы. Больше ведь некому! Простая логика, Уотсон, простая логика… Ну а следующий шаг было сделать уж совсем не трудно. Если Уотсон, подумал я, всю ночь напролет читал «Повесть о капитане Копейкине», стало быть, ему пришла в голову по поводу этой повести какая-то любопытная мысль. Итак? Не угодно ли вам поделиться со мной вашей очередной нахальной идеей?

— Вы, как всегда, угадали, — вздохнул Уотсон. — Идея и впрямь нахальная. Но поскольку вы не раз поощряли мое нахальство…

— Не тяните, Уотсон. Переходите прямо к делу.

— Извольте. Надеюсь, вы не забыли наше путешествие, в котором вы дали мне понять, что Чичиков, герой «Мертвых душ» Гоголя, не случайно напоминает своим внешним обликом императора Наполеона?

— Разумеется, не забыл.