По следам золотого идола

Ребята, переговариваясь, шли посредине улицы, а я, чуть приотстав, задумался. Иванов-то! Вот как, оказывается, можно ошибиться в человеке, если смотреть только на внешность. Такая невзрачная, мелкая фигура, почти комедийные ухватки, а поди ж ты... Нам тысячу раз, наверное, говорили в школе, что в человеке все должно быть прекрасно. Должно! Может быть, в этом все дело? Долженствовать - глагол, имеющий здесь устремление к будущему, к идеалу, он не охватывает всего, так сказать, разнообразия, что каждодневно преподносит нам реальная жизнь. А тут еще повлияло, наверное, то, что дома мы привыкли к образу героя, каким он предстает в мемориале Сталинградской битвы на Мамаевом кургане, - мощным суровым атлетом, настоящим богатырем, и невольно думалось, что только такие люди и могли совершать великие подвиги.

Теперь до меня дошло и укрепилось окончательное мнение, что героическая песня войны была спета хором, составленным из разных - высоких и низких, сильных и слабых - голосов, - это был великий всенародный хор.

ЗАПИСЬ 5

Гулко, с присвистом выпустив воздух, КрАЗ остановился у магазина. Мы полезли в просторный кузов прямо по огромнейшим колесам, цепляясь за борта и помогая друг другу. Между ящиками с каким-то грузом сложили инструмент топоры, лопаты, бензопилы, и машина тронулась.

Пашка был неразговорчив, хмур даже, его круглые пунцовые щеки опали и посерели.

- Что, положение ухудшилось? - внимательно вглядываясь в его лицо, спросил Андрей.

- Угу. Ветер пошел сильней, огонь прорвался через минполосу, что делали леспромхозовцы. Сейчас главное - сделать и отстоять последний рубеж, а не то Слобода окажется под угрозой. Эх, сколько же леса выгорает, сколько зверья гибнет!

- А из-за чего загорелось?

- Поди спроси! Лето такое, дождей было мало... За последние десять пятнадцать дней один только и был дождь, и то прошел полосой. Сухо, вот и горит. Тут что? Конечно, бывает, само загорится или от молнии, но это на самый край. А так - кто-то костер не залил, кто-то окурок не потушил, кто-то запыжил патрон войлоком - бац, и готово.

- Кстати, Валька Кислый, - вспомнил я, - имел привычку таким шикарным жестом отшвырнуть куда попало недокуренную сигарету.

- Вот-вот. Может, из-за него и горит, чтоб ему ни дна ни покрышки. Мы и замков-то не знали, пока эти бичи не появились. И почему это жулья всякого еще так много! - в искреннем недоумении округлил глаза Пашка.

- Я тоже размышлял над этим, - сказал аспирант, - и пришел к парадоксальному выводу: чем больший процент общества составляют честные люди, тем легче жулику, ибо люди все больше и больше привыкают видеть в каждом, с кем сталкивает их жизнь, честного человека, привыкают доверять каждому. Понимаете, опыт общения этому учит. На Западе, как мне рассказывал знакомый журналист, наоборот, люди все больше и больше получают негативный опыт общения с посторонними. Там вам не откроют дверь, если вас не знают, женщина в собственном доме не войдет в лифт с незнакомым мужчиной, а если на улице вечером кто-то приближается, то первым делом хватаются за газовый пистолет, выстрел которого мгновенно выключает сознание человека на три-четыре минуты. Там...

Мы так и не узнали, о чем еще рассказал шефу приятель-журналист, потому что КрАЗ сильно встряхнуло и мы куда-то ухнули. Едва машина с воем выбралась из ямы, началась кое-как проложенная по подсохшему болоту лежневка. Здесь так трясло, что наши души были готовы вылететь из бренных тел. А тут еще взбунтовался груз. Пришлось своими телами, как на амбразуры, кидаться на скачущие по кузову ящики, чтобы не остаться без ног.

К счастью, вскоре наш КрАЗ, последний раз ухнув, остановился. Здесь, на просеке, уже кипела работа. Тарахтели бензопилы, мощно ревел бульдозер, гоня перед отвалом мешанину из дерна, земли, разной древесной мелочи и оставляя за собой серую полосу мертвого грунта. Просека была узкая, давнишняя, густо поросшая березняком и таежными низкорослыми травами кислицей, майником и еще какими-то, названий которых я не знал. Здесь и там виднелись ажурные нежно-зеленые перья папоротника.

Нас рассортировали по бригадам, приставили к опытным местным рабочим. Меня взял в подручные Павел. Махнув рукой вдоль просеки, где клубилась мгла, он обрисовал нашу задачу так:

- Видишь, просека заросшая, старая. Ее еще геодезисты делали для своих, значит, дел. Им было к спеху, тут все захламлено порубочными остатками, сушниной - самое оно для пожара. Чтобы огонь не перекинулся поверху, будем просеку расширять, сосну валить. Пошли. Вон там наша делянка, впереди бульдозера.

Взвалив пилу на плечо, он крупно зашагал по рубчатому следу, оставленному гусеницей бульдозера. Обогнав лязгающую железом разгоряченную машину, мы прошли еще немного по просеке и остановились около высокой сосны. Пашка сбросил пилу на землю.

- Вот, смотри сюда, - начал показывать он, - пила называется "Дружба". Знаменитая, брат, машина! Была признана лучшей в мире - легкая, удобная. Ее авиаконструкторы делали, красавицу нашу. Сейчас мы ее запустим.

Павел наклонился, дернул, мотор фыркнул два раза и заработал.