По следу

Уловив взгляд Сударева, высокий сказал: - Да, и мы воевали! Повернув руку ладонью вверх, он показал длинные, глубокие шрамы и с откровенным цинизмом продолжал: - Воевать-то мне было не за что. Вот и пришлось самому себе блат устраивать. Иные на перевязках орали, а я посмеивался. Налог уплатил - и баста, четыре сбоку, ваших нет! Не хочу и не буду под мессеры да под мины лезть. А эта штука, однако же, Саньке Фигурнову ничуть жить не мешает... И он продемонстрировал отличную гибкость ладони и послушность оставшихся пальцев. Сударев без нарочитости, но внимательно приглядывался к новому человеку. Фигурнов, отлично понимая, что его оценивают и взвешивают, держался несколько натянуто, перескакивал в разговоре с одного на другое, и в голосе его звучала смесь робости и наглости. Наконец Сударев спросил, хорошо ли он знаком с окрестностями города и вообще со степью. Фигурнов оживился: - Много мест знаю, и под городом, и подальше... Мы с ним, - он кивнул на Клебановского, - где только не бывали, куда не забирались! Вы не смотрите, что он брюшко отращивать начал. - он в ходьбе любого за пояс заткнет! похвалил Фигурнов приятеля. - И стрелять умеет... А я, - начал хвастаться Фигурнов, - по здешнему союзу охотников числюсь в лучших стрелках. Снайпер. По тарелочкам всегда беру призы. А здесь, в городишке этом, каждый второй человек дома ружье держит, так что даром приза не схватишь, - самодовольно подчеркнул Фигурнов. - На птицу я, правда, не так люблю ходить. Стрелять интересно, но немая она. Лучше зайца нет! Этот такую музыку, бывает, разведет... - Косоватые глаза Фигурнова замаслились, и он продолжал с увлечением: - За это я длинноухих бью в любое время года. Здесь ведь, если отъехать к востоку, степь пустая, гуляй, играй, делай что хочешь. Правда, правилами воспрещается, так что я летних зайцев бросаю, в город не вожу, чтобы не было пустых придирок. Только для удовольствия стреляю... Люблю я в степи, когда на раздолье! Сударев больше не задавал вопросов. Клебановский подмигнул меткому стрелку. Тот понял и поднялся. - Ну, отдыхайте! Приятных вам снов, - обратился он к Судареву. - Так, значит, я... - Он замялся, не находя подходящего выражения. - Словом, вот он... - И Фигурнов махнул на хозяина. - Он меня знает... В любое время готов. Как штык! В следующие дни хозяин маленького дома на окраине представил Судареву еще надежных людей, своих "проверенных" друзей. Хрипунов, такого же роста и с той же наклонностью к полноте, как Клебановский, чем-то походил на него, особенно если смотреть сзади. Но усов он не носил и был несколько моложе. Его серенькое личико с мелкими чертами лица и вздернутым носиком было бы совсем неприметным, тусклым, стертым, не обладай Хрипунов парой довольно примечательных глаз. Светло-голубые, с преждевременными подглазинами, они сверлили, как буравчики. Их обладатель, как видно, знал неприятное для собеседника свойство своего взгляда и в разговоре или скромно смотрел в сторону, или ловко прятал глаза под полуопущенными тяжелыми веками. Более образованный, более тертый калач, чем Фигурнов, Хрипунов нуждался в каких-то теоретических обоснованиях своего отношения к жизни. Приятным, пожалуй даже ласковым, голосом баритонального тона он счел нужным объяснить Судареву, что нелады в его жизни вызваны несправедливыми преследованиями со стороны советской власти, которая, как определял Хрипунов, совершенно лишает частного человека какой-либо свободы личности, не дает возможности создать личное благосостояние по собственному вкусу, не дает пользоваться уютом, соорудить себе, так сказать, уголочек, в своем роде - островок... - Конечно, я отлично понимаю, что историю назад не повернешь, - изливался Хрипунов. - В России старый режим умер исторически. Однако же каждый человек имеет органическое право действовать и жить собственной инициативой. Я хочу сказать - исключительно для себя, для своих близких. Жить и добывать, как и сколько сумеет, а там и трава не расти. Оборвался, не вышло - пеняй на себя. Вот это жизнь! В других странах законы дают свободу действовать по-своему, никто не мешает деловому человеку, никто к нему не лезет, не спрашивает. Уплатил налоги - будьте здоровы! Подумать советуются с юристами, как уплатить меньше налогов, и никто не считает это зазорным. Честное состязание! Уж я бы сумел... А здесь - нечем дышать, нечем!.. - Хрипунов взволновался. - Здесь у них всё - преступление! Махмет-оглы обладал хорошим, видным ростом и телосложением более сильным, чем Фигурнов. Был этот физически могучий человек молчалив, в разговоре до чрезвычайности краток. Он будто выжимал слова, выпячивая широкий подбородок темного лица, двигая кустами бровей и шевеля торчащими хрящеватыми ушами. Махмет-оглы просидел за столом два часа, выпил две бутылки вина, которые не произвели на него никакого видимого действия, и сказал не более двух десятков фраз. Судареву же он понравился больше, чем Фигурнов, Хрипунов и сам Клебановский. Это впечатление от первой встречи только укрепилось после дальнейших свиданий. Вечером в следующую субботу на пассажирском поезде местного сообщения пять человек выехали в восточном направлении. Сезон осенней охоты был в разгаре. Разъезжаясь на воскресный день по привольным степным и озерным угодьям, местные любители охоты, старые, пожилые, молодые, с собаками и без собак, с потрепанными заплечными мешками и со щегольскими ягдташами, все одинаково и радостно оживленные, штурмом брали вагоны. В толпе без следа растворились пятеро людей тоже с ружьями в чехлах и в охотничьем снаряжении. Они садились порознь - не в один вагон. В пути они собрались постепенно в последний вагон и в три часа ночи, будто незнакомые, в полной темноте соскочили на насыпь на глухом разъезде. Они обошли разъезд так, что их никто не видел, и, не дожидаясь рассвета, двинулись в степь, на юго-восток. Группу вел Клебановский, наметивший маршрут. Фигурнов, лишь однажды побывавший в этих местах, был вынужден ограничиться ролью консультанта.